Павел Крусанов - Мертвый язык

Потом – “на дорожку” – пили чай. Рома густо мазал сыр медом, остальные просто клали дырявые ломтики на булку.

Перед отъездом Катенька организовала представление, отправив Настю к соседке за солью. В дачных закромах хватало соли, но у старушки Зои Терентьевны, возившейся в цветнике на соседнем дворе, был дурной глаз, так что ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы она видела, как Тарарам и Катенька уезжают на своих “японцах”, и желала им доброго пути. Однажды она пожелала доброго пути Катенькиным родителям, и у отцовского “маверика” – небывалое дело – по дороге отвалился глушитель. Потом она пожелала доброго пути Катеньке, и у “мазды” ни с того ни с сего начал парить радиатор. А после того, как она напутствовала добрым словом Рому, у “самурая” на трассе вдруг открылся капот и со всей дури звезданул в лобовое стекло. Хорошо, что на раме откидного лобового стекла стояли резиновые отбойники, принявшие удар на себя. Словом, чудом обошлось без жертв. Зою Терентьевну необходимо было обезвредить – отвлечь и увести со двора. Настя справилась.

В итоге “японцам” удалось улизнуть незамеченными. Машины скрылись за поворотом и перед большаком остановились, чтобы дождаться Настю с фунтиком ненужной соли.

Всякое общество любит определенность социальных ролей. Поэтому актера, пишущего маслом, и футболиста, сочиняющего в рифму, все равно ценят лишь по основному ремеслу, а паразитарную страсть прощают или снисходительно отмечают, если те преуспели в главном деле. Ну а если не преуспели, то лучше бы им, бездарям косоногим, не писать, не сочинять и не рождаться вовсе. По отношению к тем, кто чувствует себя винтом, шестерней или контргайкой социума, закон определенности неумолим.

Основным делом Катеньки на нынешней ступени ее судьбы традиционно считалась учеба в Педагогическом университете. Однако сама Катенька Герцовнику придавала мало значения и никогда бы не стала судить ни о себе, ни о ком-то из сокурсниц по оценкам в зачетке, ибо главным – и в этом, пожалуй, заключалась ее своеобразная асоциальность – в своей жизни считала любовь. Потому что женщина должна любить, к кому-то прислоняться душой – таково ее первейшее призвание. Она даже немного позавидовала Насте, когда та на вопрос Тарарама заявила, что закон – это любовь. То есть о силе и праве Катенька сказала от сердца, но и про любовь могла бы сказать тоже. Да и про спасение… Ей-богу, могла бы сказать и про спасение. Потому что любовь и вера – две исключительные вещи, посягающие на неприкосновенность души, а Катеньке хотелось, чтобы ее душу трогали .

Однако в этих исключительных вещах в первую очередь она все же видела эстетику. Что же до нравственного закона, то он неизменно шел вторым номером. То есть он находился не за гранью окоема, а в преддверии грани, на периферии сознания, отчего присутствие скрижалей постоянно ощущалось, но они не главенствовали и не давили. К примеру, Катенька могла бы подписаться под словами, что некрасивая вещь в принципе не может быть хорошей, но сказать такое о некрасивом человеке она была не готова. Хотя и ощущала внутренне, что в подобном заявлении есть немалая доля правды. Словом, жизнь для Катеньки, по существу, представляла собой сугубо эстетическое явление и в силу этого имела смысл. То есть именно эстетика и составляла означенный смысл, именно во имя нее и требовалось свершать деяния. Цель же деяний, наполняющих будни осмысленной жизни, – ладить эстетику из неэстетики, красивое из безобразного, конфетку из дерьма. Поэтому в голове Катеньки редко находилось место мыслям о том, что правильно или неправильно и каковы должны быть следствия ее поступков, но было место представлениям о том, как должен выглядеть поступок и каким должен быть стиль жизни .

Высадив Настю на Офицерской, изуродованной стройкой второй сцены Мариинского театра и уже смастаченным на месте милого садика концертным залом с мощеным пустырем перед ним и зелеными, как у нежити, головами русских композиторов над карнизом, Катенька покатила домой на Петроградскую. Город был забит машинами, и ей приходилось ползти в этой давке, словно жуку в крупе. Рабочий день, лето… Что делают на улице все эти люди в железных капсулах? Почему они не в тюрьме, не в садоводстве, не в присутствии, не в Анталии? Черт знает что… Но Катенька держалась и проявляла чудеса самообладания.

Когда она парковала “мазду” на Кронверкском, внимание ее привлекла молчаливая толпа, заполнившая площадь перед Балтийским домом. Непорядок – стоит на три дня оставить город, как на твоей территории без твоего ведома и согласия начинают самозарождаться происшествия. Катенька не утерпела – она обязана была узнать причину сборища и вынести на этот счет свое суждение.