Павел Крусанов - Мертвый язык

– Почему на пару недель?

– За это время, знаешь, что успеть можно?

– Сбросить три кило без фитнеса, диет и китайской гомеопатии?

– Это – да. А еще – изобрести печной двигатель на щучьей тяге, овладеть мастерством использования Корана в мирных целях, выиграть приличных размеров войну и размазать бублимир соплей по стенке. Проблема только в технике хотения. Чтобы не граблями под себя – хрустящие купюры, квадратные метры, красивых баб, лошадиные силы, а горстями из себя – грандиозное дело, божественное мастерство, ангельское милосердие. Понимаешь?

– Понимаю. Особенно про баб. Ты лучше скажи, что делать. Мы же договорились: ты будешь придумывать, а я – бесподобно исполнять.

– Что делать? – Тарарам отправил файл с макетом рекламы (“оформление летних беседок и веранд… ландшафтный дизайн… создание цветников и садов на крышах… метод контейнерного озеленения… наши специалисты никогда не позволят Вам пожалеть о том, что Вы обратились именно к нам”) в контору по рассылке спама. Он не стыдился своей лепты в деле торговли иллюзиями: падающего – подтолкни. – Скажи, дружок, что будет, когда ты поплещешься в д у ше Ставрогина?

– То есть?

– Ну чего ты хочешь? Чего ты хочешь так, чтобы за это не жаль было отдать палец?

– Какой палец?

– На первый раз, допустим, не самый нужный. Хотя бы этот. – Тарарам взял Катенькин распухший и пахнущий мятой мизинец, поднес ко рту и неожиданно/страшно клацнул зубами.

– Ай! – пискнула Катенька, отдергивая руку. – Без пальца некрасиво будет. Я ничего настолько не хочу, чтобы мне потом некрасиво стало. Палец дал мне Бог. Пусть растет, где посажен.

– Ладно, оставим палец. Но хотеть-то ты чего-то все же хочешь?

– Купаться хочу.

– Не то.

– Черешни и эклер с заварным кремом.

– Не то.

– Лапку тридцать шестого размера, а то тридцать девятый – как-то не гламурно.

– Ну не то же.

– Тогда – какой-нибудь прикольный люксовый паркетник, вроде “кайена”, и пусть с неба ежемесячная рента капает, чтобы рассекать где хочешь по всем Европам и в ус не дуть.

– Дружок, но ведь это и называется – граблями под себя. А в детстве? В детстве ты чего-нибудь хотела?

– Хотела. В косички бантик сюзюрюлевого цвета. – Катенька обиделась. – Иди ты в жопу со своим хотением. Вот этого под душем и пожелаю. И пойдешь тогда в жопу как миленький.

– Серьезно сказала. Ну? Теперь поняла, что тебе делать?

– Что?

– Калоша ты, Катенька, а не Шумахер, и мать твоя – покрышка.

– Ты не прикалывайся. И маму не тронь. Ты прямо говори. Что делать?

Рома вышел из программы и захлопнул ноутбук.

– Запоминай: оттачивать, оттачивать и еще раз оттачивать свой тупейший инструмент желания.

– Не надо толковать мои слова так вольно. – Егор меланхолично переключал на дистанционном пульте телевизионные каналы. – Если я говорю, что здесь немного жарко, я вовсе не имею в виду, что мы уже в аду. Ад, пожалуй, должен быть еще ужаснее. Здесь тревога иногда оставляет нас, а в аду, как в дурном сне, тревога будет терзать нас постоянно.

– Как же тогда тебя понимать? – Настя поглядывала на Егора с опаской, будто того цапнул клещ, и она теперь старалась подметить в поведении любимого признаки энцефалита.

– Я не говорил, что пел. Когда я пою… когда я пытаюсь петь… этот процесс должен называться каким-то другим словом. Не знаю, каким. Нехорошим. Дело в том, что у меня нет голоса. Или слуха. Или того и другого вместе. Совсем нет. Если то занятие, которое называется неизвестным мне нехорошим словом, оцифровать и попытаться уложить в ноты, на выходе все равно получится писк замученной птички. Следовательно, Роме только показалось, что я пою. То есть он услышал не то, что неизвестно как называется, а мою внутреннюю песню , – Егор обозначил голосом соответствующее выделение, – которая на самом деле бывает чудо как хороша, и я это знаю.

– Но там еще был охранник.

– Он тоже услышал внутреннюю песню . Будь там хоть полный зал – все бы ее услышали.

– Оставь, – попросила Настя: на экране телевизора разводил руками предсказатель погоды. – А что с тобой потом стряслось? Ну я про падучую эту… Что врач сказал?

– Ничего путного. Я уже через полчаса отпрыгнул. Меня всего прощупали, простукали, прослушали, давление измерили, кардиограмму сняли, рентгеном просветили. Все в норме.

Некоторое время сидели молча.

– Катенька на дачу зовет. Родители ее только на выходные туда наведываются, а сегодня вторник. – Настя прижалась к плечу Егора. – Поехали, а? Там озеро, кувшинки, сосны. Там паук пьет на паутине муху. Там ночью круглая луна с морями, полными бледной грусти… Что молчишь?