Павел Крусанов: Мертвый язык

Парень и девушка, не успевшие дойти даже до Свечного, с интересом наблюдали явление с противоположной стороны улицы Марата. Ясное дело – в течение десяти минут встретить в городской толпе двух голых людей доводится не каждый день, а значительно реже. Практически никогда. Поговорив немного о том, в каком режиме следует повторяться случайности, чтобы она обрела статус закономерности (девушка щедро пересыпала свою речь доводами биологической науки), парочка свернула на Свечной и двинулась в сторону узорчатой решетки садика Сан-Галли – там, в глубине, за деревьями и детской площадкой, гремел битами неслышный отсюда городошный турнир. Глядя на влажные губы спутницы, парень подумал, что счастье заключено вовсе не в исполнении желаний, как считают одни, и не в их смирении, как считают другие, а в самом их наличии.

Третий сигнал ни у кого из дежурного состава милицейского участка приступа остроумия уже не вызвал. Забрав очередного злодея (тоже в сандалиях, хотя и без проводов в ушах; зато на носу – круглые солнцезащитные очечки с синими стеклами) возле “Инжэкона”, где его, стыдливо прикрывая рот ладошками, с неодолимым любопытством разглядывали абитуриентки и вышедший покурить охранник музея Ф. М. Достоевского (его сегодня в семь тридцать утра внутренний голос предупредил о вероятном событии и не обманул), наряд на всякий случай заехал в Невские бани. Языки пламени не рвались из окон, хлопья гари не носились в воздухе, клубы дыма не застили небо, голый люд, пряча срам за шайками, не толпился у входа. Бани были давно и тихо закрыты на переустройство – как бражник в куколке, внутри ветшающего здания вызревал новый торговый центр с пестрыми крылышками от кутюр.

Неподалеку, правда, еще располагались Ямские бани…

Обернувшись от заколоченных дверей к улице, блюстители закона первым делом увидели идущего мимо палатки “Теремок”, где правила вечная масленица, голого человека, на голове которого, глубоко надвинутая на глаза, сидела форменная милицейская фуражка. Это было уже слишком.

В обезьяннике , оказавшись в компании четырех обнаженных мужчин, присмирел даже буйный поначалу пропойца, пристававший на Семеновском плацу к гуляющим с колясками молодым мамам. “Нет такого закона, чтобы не приставать! – бился он еще недавно грудью в решетку обезьянника . – До вечера можно где хочешь приставать! Я даже на Невском пристаю!” Теперь он тихо сидел в углу и обиженно сопел в две дырочки. Но что алкаш? – Рядовой случай. Другое дело остальные заточенные – они как назло оказались совершенно трезвы, и что с ними делать, было решительно неясно. Для одного еще, пожалуй, можно было б вызвать санитаров, но на такую шоблу… Это пахло пандемией. По большому счету их нечем было даже прикрыть.

Парень с девушкой в это время стояли у проволочной сетки, ограждавшей городошную площадку в зеленом садике Сан-Галли, и смотрели, как весело разлетаются рюхи под меткими бросками игроков. Отгоняя ладонью обнаглевшего в тени столетних тополей и лип звенящего вампира, парень подумал, что комары и слепни только для того и существуют, чтобы напоминать нам, что мы не в раю. Девушка тихонько напевала:

Насладиться – меду нет,

Исцелиться – йоду нет,

Отравиться – яду нет…

“Тяжело на свете бедному Юсупке”, – на свой лад мысленно закончил куплет парень.

Пятого наглеца взяли возле Ямского рынка, где он произвел переполох среди высыпавших на крытую уличную галерею кавказских и туркестанских фруктово-овощных коммерсантов. Черноглазые женщины не то от негодования, не то от восторга, но точно не от смущения резко вскидывали руки и гортанно вскрикивали, джигиты с бабаями, почесывая в паху и задирая небритые подбородки, бесцеремонно хохотали. Голый, однако, ничуть не смутился. Напротив, демонстрируя силу русского духа, он повернулся к зрителям задом, согнулся и произвел звучный выстрел из своей природной пневмопушки. Пораженные раблезианским жестом, торговцы позабыли государственный язык и горячо залопотали разом на десятке племенных наречий.

На этот раз милиционеры были откровенно раздражены. Рыночных вьюнов они недолюбливали и при встрече всякий раз говорили им с имперским цинизмом: “Здорово, черные!” – поэтому в “уазик” заталкивали артиллериста подчеркнуто корректно. Однако прежде чем захлопнуть дверь задка, усатый старшина не удержался и в сердцах все же засветил стрелку табельной резиновой дурой по ребрам.