Мартен Паж - Быть может, история любви

Он запретил себе быть покладистым пациентом: посещать лечащего врача, брать направление в рентгенологию для банальных обследований, предъявлять социальную карту и карту взаимного страхования. Его церебральные нарушения треовали особого подхода — мягкого и сердобольного. Это уравновешивало церебральные поражения. Когда человек готов расстаться с некоторой суммой, врачи принимают его гораздо быстрее, к тому же относятся к больному, как к самим себе, то есть с нежностью.

Центр рентгенологии располагался в Маре, в двух шагах от музея Карнавале. О лучшем соседстве Виргилий не мог и мечтать: этот музей хранил всю историю Парижа — от обломков Лютеции до искусства модерна. Медицина всесильна, когда к ней примешивается особое снадобье — плоды человеческого духа. Молекул фармакопеи мало, курс лечения должен включать также гомеопатию типа мраморного Вольтера руки Гудона, картин Фрагонара или же сюиты Баха для виолончели.

Фасад центра рентгенологии был великолепен. В каждой конструкции Виргилию чудилась поэма; он замечал ассонансы, кольцевые рифмы, цезуры, текучие строки; он улавливал композицию и ритм. Иногда произведение архитектуры оказывалось грубым. Но в тот день он обнаружил волшебную поэму тесаного камня, скульптурных фризов и балконов. Строители и обитатели чувствовали прекрасное. При виде этого фасада Виргилий испытал подъем. Ему стало лучше.

Чтобы справиться с внутренней дрожью, он сунул под язык анксиолитик. Страх не прошел, но немного поулегся в душе. Виргилий сжимал коробочку с транквилизаторами в кармане куртки. Он толкнул дверь.

— Добрый день.

Ассистент, выучивший список пациентов назубок, обратился к Виргилию так, словно тот был постоянным клиентом, пришедшим в парикмахерскую. Это было приятно. Виргилий чуть-чуть разжал кулак с лекарством. Презрев приличия, он пожал ассистенту руку. Пусть на всю жизнь запомнит его рукопожатие, его мудрый и печальный взгляд.

Войдя в помещение, он не уловил специфического больничного запаха, лишь волшебный аромат кофе и роз. На стенах — черно-белые клише с изображениями животных африканской саванны. Напротив регистратуры — стоящие полукругом кресла, обтянутые малиновой тканью, — нечто вроде гостиной; на низеньком столике — россыпь журналов по искусству и антиквариату. На полке за стойкой регистратуры выставлены фотографии цветов в горшках.

— Я пришел немного раньше, — сказал Виргилий. — Лучше поймать это на начальной стадии…

Он постучал пальцем по голове. Ассистент улыбнулся и предложил подождать в холле. Виргилий сел и принялся листать журнал, посвященный заалтарным украшениям и другим произведениям церковного искусства.

Врач, высокая женщина в белом халате и рыжих кожаных сапогах, появилась через несколько минут. У нее были светлые глаза. На губах — розовая помада. Все в ее лице источало доброжелательность — ямочки на щеках, ресницы, нос, высокий выпуклый лоб. Каждая линия ее тела так и светилась добротой. Она говорила об обследовании как о простой формальности. Такая приветливость немного напрягала. Казалось, при одном ее появлении любое событие теряло важность; даже весть о скорой кончине в ее устах наверняка лишилась бы своего трагического смысла.

— Я не хочу, чтобы мою жизнь поддерживали искусственно, — заявил Виргилий, идя за ней по коридору.

Воображение уже нарисовало ему тело, простертое в белизне больничной койки, трубки, торчащие изо рта, носа и вен, урчащие машины вокруг, аппарат искусственного дыхания, электрокардиограмма, родители у изголовья, ваза с цветами.

— Это всего лишь обследование, с вами ничего не может случиться.

Стеклянная перегородка разделяла томограф и компьютеры. Доктор подробно объяснила, как работает томограф. Виргилий ничего не понял, однако, слушая, как она на словах разбирает аппарат по винтикам, немного успокоился. И даже сделал попытку убедить ее в необходимости обшей анестезии. Она решила, что он шутит. Он не настаивал.

Томограф нравился Виргилию. Обнаружив перед собой новый предмет, он тут же начинал думать о том, как его можно разрекламировать. Это была своего рода профессиональная болезнь. Ни у кого нет дома такой нужной вещи. Хорошая рекламная кампания и запуск в массовое производство могли бы изменить ситуацию.

Медбрат зашел в отсек вместе с Виргилием и помог ему устроиться на банкетке. Потом ввел ему контрастное вещество. Тем временем доктор, желая помочь Виргилию расслабиться, излагала историю изобретения сканера. Образованные врачи-гуманисты в нашем мире почти перевелись, но эта была из их числа. Она находилась за стеклянной перегородкой и говорила в микрофон. Над томографом был установлен небольшой репродуктор. Ее голос лился в холодную комнату, повествуя о жизни Годфри Хаунсфилда, гениального мастера на все руки, ученого без степеней, чудака, одержимого изобретениями. В начале 50-х годов он устроился в английскую компанию ЭМИ, производившую электронику и грампластинки. Там он сумел доделать первый в Англии транзисторный компьютер. Это был подвиг, однако новаторская машина никого не заинтересовала. Из-за коммерческого провала его отстранили от работы и перевели в центральную исследовательскую лабораторию. Как раз тогда один из клиентов ЭМИ группа «Биттлз» прогремела на весь мир и принесла компании немыслимую прибыль. Руководство, ошеломленное столь внезапным золотым дождем, оставило своего ученого-безумца Хаунсфилда в покое. Он получил возможность делать, что хотел, без оглядки на время и деньги. И Хаунсфилд трудился над своими изобретениями, не покладая рук. И вот, — заключила врач, — он сумел добиться нужного ему результата: соединил рентгеновскую трубку для Х-лучей с компьютером, обрабатывающим собранную информацию. Иначе говоря, он изобрел томограф. Эта история понравилась Виргилию: по силе и красоте она не уступала античному мифу: будто чудесная музыка на краю могилы.