Патриция Хайсмит: Мистер Рипли под землей

– Так-так, послушаем, что он скажет, – медленно произнес Том уверенным дерваттовским тоном. Он хотел одним взмахом рук выпростать манжеты из рукавов, но это у него не получилось. Вернулся Мёрчисон, держа под мышкой завернутый в упаковочную бумагу холст. Это была картина средних размеров – фута два на три.

– Я заплатил за нее десять тысяч, – сказал он, улыбаясь. – Вы можете, конечно, сказать, что оставлять ее в гардеробе – это верх беспечности, но я привык доверять людям. – Он разрезал бечевку перочинным ножом. – Вы знаете эту картину? – спросил он Тома.

Том посмотрел на картину и улыбнулся.

– Да, конечно.

– Вы помните, что писали ее?

– Это моя картина, – сказал Том.

– Меня интересует вот этот фиолетовый оттенок. Это чистый кобальт фиолетовый, – вам это, без сомнения, известно лучше меня. – Улыбка Мёрчисона на миг стала почти извиняющейся. – Картине не меньше трех лет, так как я купил ее три года назад. Но, если я не ошибаюсь, вы уже пять или шесть лет употребляете вместо чистого кобальта смесь красного кадмия с ультрамарином. Конечно, когда именно произошло это изменение, я сказать не могу.

Том молчал. На картине, принадлежащей Мёрчисону, часы были черно-фиолетовыми. Манера нанесения краски и цветовая гамма были примерно такими же, как у “Человека в кресле”, написанного Бернардом и висевшего в Бель-Омбр. Том не понимал, что именно не устраивает Мёрчисона с этим фиолетовым цветом. Девочка в розово-зеленом платье держала часы – или, точнее, положила на них руку, так как часы были большими и стояли на столе.

– По правде говоря, я не помню, – сказал Том. – Возможно, я действительно использовал здесь чистый кобальт.

– И в картине под названием “Ванна”, которая там висит, – Мёрчисон кивнул в сторону выставочного зала. – Но только в этих двух. Мне это представляется странным. Художник обычно не возвращается к технике, от которой он отказался. Сочетание кадмия с ультрамарином – то, к чему вы перешли позже, – гораздо интереснее, по-моему.

Тома все это не особенно волновало, он не видел в этом ничего угрожающего. Может быть, зря? Он пожал плечами.

Джефф, собрав грязные бокалы и пепельницы, прошел в ванную и возился там с ними.

– Когда вы написали “Часы”? – спросил Мёрчисон.

– Боюсь, этого я тоже не могу сказать, – ответил Том искренним тоном. Он понял, к чему клонит Мёрчисон, – по крайней мере, что касается даты создания картины, – и добавил: – Возможно, лет пять назад. Это старая картина.

– Мне ее продали как новую. И потом, “Ванна” датирована только прошлым годом, а между тем в ней тоже присутствует чистый кобальт.

В “Часах” кобальт использовался очень скупо, лишь местами усиливая тень. У Мёрчисона был исключительно острый глаз. Том вспомнил, что чистый кобальт присутствовал и в “Красных стульях” – более ранней картине Дерватта, подлиннике. Интересно, зафиксирована ли где-нибудь дата ее создания? Если бы им удалось как-нибудь доказать, что “Красным стульям” всего три года, то можно было бы просто-напросто послать Мёрчисона с его измышлениями подальше. Надо будет уточнить это у Джеффа и Эда, подумал Том.

– Вы точно помните, что писали “Часы”? – спросил Мёрчисон.

– Я знаю, что это моя картина, – ответил Том. – Возможно, я был в Греции или в Ирландии, когда писал ее, – я не запоминаю дат. К тому же даты, указанные в каталогах галереи, не всегда совпадают с фактическим временем создания картины.

– Мне кажется, что “Часы” – не ваша работа, – сказал Мёрчисон с типично американской добродушно-снисходительной убежденностью.

– Господи, почему же? – произнес Том не менее добродушно.

– Я понимаю, все это, может быть, несколько бесцеремонно с моей стороны. Но я видел ваши ранние работы в Филадельфии. Вы, мистер Дерватт, я сказал бы…

– Зовите меня просто Дерватт. Мне так больше нравится.

– Вы, Дерватт, такой плодовитый художник, что, мне кажется, могли бы и забыть… не вспомнить какую-то из своих картин. Безусловно, “Часы” написаны в вашей манере, и тема типична для вашего… мм…

Джефф, который так же, как и Эд, внимательно слушал Мёрчисона, воспользовался паузой.

– Но, мистер Мёрчисон, ведь картина была прислана из Мексики вместе с другими работами Дерватта. Он всегда отправляет нам две-три картины одновременно.

– Да. На “Часах” указана дата – той же черной краской, какой сделана подпись Дерватта. Три года назад. – Мёрчисон перевернул полотно обратной стороной и продемонстрировал им всем подпись и дату. – Я отдавал картину специалистам, чтобы они удостоверили их подлинность. Так что, видите, я все проверил очень тщательно, – сказал Мёрчисон, улыбаясь.