Стивен Уэстаби - Хрупкие жизни. Истории кардиохирурга о профессии, где нет места сомнениям и страху

Всю следующую неделю Арчер вместе с персоналом педиатрической палаты интенсивной терапии помогал нам заботиться о Стефане, после чего мальчика перевели в Лондон. Мы поддерживали контакт с лондонскими врачами и следили за дальнейшим развитием событий. После нескольких скоротечных кризов отторжения Стефан поправился практически без осложнений, что казалось немыслимым, если учесть его первоначальное состояние. Прошло почти двадцать лет, и мы до сих пор следим за его судьбой. Он уже обзавелся собственной семьей, и все благодаря идеальному донорскому сердцу, пересаженному в кратчайшие сроки, – спасибо моим друзьям из Берлина и с Грейт-Ормонд-стрит.

Те несколько летних недель стали по-настоящему прорывными. Мы первыми в Великобритании временно вживили пациентке искусственный желудочек, послуживший мостом к выздоровлению, после чего – опять же первыми – временно вживили ребенку вспомогательную желудочковую систему, послужившую мостом к трансплантации сердца. Два неотложных случая, где нам пришлось импровизировать на ходу и подключать коллег из-за границы. Больница на Грейт-Ормонд-стрит взяла на вооружение «берлинское сердце» для своей программы по пересадке сердца, которая изначально финансировалась из благотворительных фондов. Затем эта технология стала первой и единственной одобренной в США вспомогательной системой для лечения детей с острой сердечной недостаточностью. Таковой она остается и по сей день. Стоит ли упоминать, что в Оксфорде мы больше никогда не применяли «берлинское сердце». Дети с острой сердечной недостаточностью либо своевременно попадали в больницу на Грейт-Ормонд-стрит, либо умирали. Джули и Стефан полностью опустошили мой научно-исследовательский фонд. Но разве есть цена у двух молодых жизней?

Все началось теплым утром в первую неделю июня на рубеже тысячелетий. В одиннадцать часов раздался нерешительный, чуть ли не извиняющийся стук в дверь моего кабинета. На пороге показался Питер – ростом почти с дверной проем. Он опирался на трость, с трудом держась на ногах и обильно потея. Его голова была наклонена вперед, а губы и нос посинели. Дышал он с большим трудом. Из гордости он отказался, чтобы его вкатили в инвалидной коляске: подобные вещи по-прежнему имели для него значение, хотя несколькими неделями ранее он прошел обряд соборования. Тщетно стараясь скрыть боль, он медленно поднял голову и уставился перед собой. Мы с ним еще не встречались; как и Стефан, он напомнил мне жертву концлагеря – ходячего мертвеца, уже потерявшего надежду.

Вид Питера настолько потряс мою секретаршу Ди, что я решил заговорить первым.

– Должно быть, вы Питер. Проходите, пожалуйста, и присаживайтесь.

Позади согнувшегося Питера стоял его приемный сын, инвалидную коляску он оставил в коридоре. Я попробовал снять напряжение шуткой:

– А вы заплатили за парковку коляски?

Они не оценили моего юмора.

Шаркающей походкой Питер медленно пересек мой кабинет и начал рассматривать мои сертификаты, грамоты и прочие награды на стене. Он меня изучал. Будучи человеком религиозным, он работал духовным наставником для больных СПИДом в терминальной стадии. Теперь же круг замкнулся, и его самого ждала неминуемая смерть. Его светлая голова сделалась частью бесполезного из-за сердечной недостаточности тела. Он ожидал скорого конца – чем раньше, тем лучше. Жестом я предложил ему сесть в кресло. Поставив трость в сторону, он с кряхтением уселся.

Настала моя очередь его изучать. Малейшее усилие вызвало у него одышку, живот раздуло из-за увеличенной печени и скопившейся жидкости, а ноги отекли, сделавшись чуть ли не фиолетовыми. Он носил сандалии на несколько размеров больше с натянутыми на распухшие ступни носками, из-под носков выступала покрытая пятнами повязка, скрывавшая язвы на ногах. Не было нужды осматривать пациента. Очевидно было, что у него последняя стадия сердечной недостаточности. Я поразился тому, что он вообще решился выйти из дома, хотя в любую секунду мог умереть.

За несколько месяцев до этого мы с одним коллегой написали открытое письмо членам Британского кардиологического общества (так оно тогда называлось), чтобы объявить о нашей готовности приступить к испытаниям новой революционной разновидности искусственного сердца – модели «Джарвик-2000». Нам требовались пациенты с хронической сердечной недостаточностью в терминальной стадии, которым было отказано в пересадке сердца. Питер идеально подходил под эти критерии.