Кадзуо Исигуро - НОКТЮРНЫ - пять историй о музыке и сумерках

— Тебе, полагаю, не стоит так уж кипятиться. Меня очень волнуют твои швы…

— Брэдли, очень скоро мои швы перестанут тебя вообще волновать — и знаешь почему? Я сорву с себя эту маску мумии, растяну пальцами рот до ушей и докуда мне вздумается! Слышишь, Брэдли?

Я услышал его вздох. Потом он сказал:

— Ладно, утихомирься. Утихомирься. Ты пережил немалый стресс. Это понятно. Не хочешь сейчас видеться с Линди, готов упустить сокровище, которое плывет в руки, — хорошо, я вхожу в твое положение. Но будь вежлив, ладно? Придумай подходящее извинение. Не сжигай за собой никакие мосты.

После разговора с Брэдли мне заметно полегчало, и вечер я провел довольно мирно: посмотрел до середины один фильм, а потом послушал Билла Эванса [36] Билл Эванс (1929–1980) — один из наиболее значимых джазовых пианистов I960—1970-х гг. . Наутро после завтрака появился доктор Борис в сопровождении двух медсестер: ушел довольный. Чуть позже, около одиннадцати, меня навестил барабанщик по имени Ли, с которым я играл в театральном оркестре в Сан-Диего несколько лет тому назад. Пойти ко мне его наладил Брэдли, также занимавшийся его делами.

Ли — славный парень, и я был рад с ним повидаться. Он пробыл у меня час с лишком, мы обменялись новостями о наших общих друзьях: кто где играет, а кто собрал вещички и махнул в Канаду или в Европу.

— Худо, что из нашей прежней команды вокруг мало кто остался, — проговорил Ли. — Славно было проводить время вместе, а теперь кто где — ищи-свищи.

Он рассказал мне о своих последних ангажементах, оба мы посмеялись над разными историями, случившимися в Сан-Диего. Под конец визита Ли спросил:

— А что с Джейком Марвеллом? Как ты это понимаешь? В странном мире мы живем, правда?

— Еще бы, — отозвался я. — Но опять-таки, Джейк всегда был отличным музыкантом. И вполне заслуживает то, что имеет.

— Да, но странно все-таки. Помнишь, каким Джейк был тогда? В Сан-Диего? Стив, ты бы мог сковырнуть его со сцены одним пальцем. А теперь погляди-ка на него. Просто везенье или что другое?

— Джейк всегда был отличным парнем, — сказал я. — Что касается меня, то я только рад, если кто-то из саксофонистов получает признание.

— Признание — это верно. И к тому же прямо здесь, в этом отеле. Постой-ка, у меня это с собой. — Ли порылся в сумке и достал потрепанный экземпляр «Лос-Анджелес уикли». — Ага, вот. Музыкальная премия Саймона и Уэстбери. Джазмен года. Джейк Марвелл. Так, и когда будет это позорище? Завтра в танцевальном зале. Можешь прогуляться вниз и присутствовать на церемонии. — Ли отложил газету и покачал головой. — Джейк Марвелл. Джазмен года. Кто бы подумал — а, Стив?

— Нет, вниз я, пожалуй, не пойду, — сказал я, — Но стаканчик за его здоровье пропущу.

— Джейк Марвелл. Ну и ну, что ж это — мир перевернулся или как?

Примерно через час после ланча зазвонил телефон. Линди.

— Фигуры на доске расставлены, дорогуша. Готовы сыграть партию? Только не отказывайтесь: я на потолок лезу от скуки. Ах да, и не забудьте сейчас прихватить с собой те самые диски. До смерти хочется вас послушать.

Я повесил трубку и уселся на край постели, пытаясь понять, как вышло, что я дал слабину. По существу, у меня даже и намека не прозвучало на отказ. Может, это была элементарная бесхребетность. Или же то, что Брэдли внушал мне по телефону, повлияло на меня сильнее, чем я предполагал. Но времени для раздумий не было: следовало решить, какая из моих записей произведет на Линди наибольшее впечатление. Всякие авангардные штучки заведомо исключались — вроде тех, что я записал в прошлом году в Сан-Франциско с электрофанкерами.

В итоге я выбрал один-единственный компакт-диск, надел свежую рубашку, набросил сверху халат и отправился в соседний номер.

На Линди тоже был халат, однако такой, что в нем она могла бы без особого смущения появиться на кинопремьере. На низком стеклянном столике, конечно же, были расставлены шахматы: мы сели, как и в прошлый раз, напротив друг друга и начали партию. Может, оттого, что руки у нас были заняты, теперь чувствовал я себя раскованней. За игрой разговор шел о том о сем: о различных телевизионных шоу, о любимых европейских городах Линди, о китайской кухне. Громких имен упоминалось гораздо меньше, сама Линди казалась спокойней. После какой-то паузы она спросила:

— А знаете, чем я занимаюсь, чтобы окончательно тут не свихнуться? Хотите, выложу вам мой главный секрет? Только никому ни слова — даже Грейси, обещаете? Делаю полночные вылазки. Только внутри здания, но оно такое громадное, что блуждать по нему можно до скончания дней. А глубокой ночью — это потрясающе. Вчера бродила, наверное, битый час. Ухо нужно держать востро: персонал и по ночам шмыгает туда-сюда, но меня ни разу не засекли. Чуть где зашуршит — я бегом прятаться. Однажды уборщики меня на секунду заприметили, но я мигом укрылась в тени! Это так взбадривает. День-деньской сидишь будто в тюрьме, а тут ты на полной свободе — такое чудо. Как-нибудь возьму с собой вас, дорогуша. Чего только вы не увидите! Бары, рестораны, конференц-залы. Изумительный танцевальный зал. И нигде ни души, всюду темно и пусто. И я наткнулась на одно место — сплошная фантастика, что-то вроде пентхауса, наверное, это будет номер люкс для президента. Отделан он еще только наполовину, но я сумела туда войти и провела там минут двадцать — может, и полчаса, поразмышляла там о всяком. Э-э, Стив, все правильно? Если я пойду сюда и заберу вашего ферзя?