Анри Труайя: Прибой

«Вот правда, единственная правда» подумал он.

Когда Жером Клиш навестил его еще раз, то спросил:

— Как моральное состояние?

— Не очень, старина! Ничего не изменилось.

И он спросил о Дениз. Занята ли она? Выглядит ли она грустной, подавленной, виноватой? Думает ли она навестить его? Жером Клиш, очень обеспокоенный, вынужден был ответить ему, что она даже не поинтересовалась его здоровьем.

— Она такая же гордая, как и я, — сказал Дюпон, — Она не хочет показывать, что жалеет меня.

Когда коллега удалился, он попросил медсестру привезти ему коробку из-под обуви, где он хранил письма и фотографии своей любовницы. Он перечитывал длинные послания, где каждая фраза пробуждала различные воспоминания. Он утомлял свои глаза и сердце, созерцая изображение той, ради которой он, кажется, хотел умереть. Почему она не навещает его? Она была виновата в случившемся. Он это знал. Боялась ли она поддаться состраданию? Боялась ли она вернуться к нему? Он попросил медсестру написать письмо под его диктовку: «Моя Дениз, я тебя прощаю и жду. Приходи. Жан.».

Следующая неделя была для него ужасным испытанием. Дюпон вздрагивал при малейшем звуке шагов в коридоре больницы. И когда какой-нибудь дружок заходил к нему в палату, он встречал его недобрым взглядом. И вскоре его обескураженные коллеги прекратили навещать его. Долгими нескончаемыми днями он оставался в одиночестве, грезя, разговаривая вслух, плача. Он обращался к фотографии Дениз. Он отвечал сам себе, как бы это сделала она. Он кусал уголок своей подушки. Медсестры его побаивались и спрашивали, что это за существо, которое свело его с ума. Однако они соглашались вновь писать к Дениз Паке. Все письма оставались без ответа.

* * *

После двух месяцев, проведенных в больнице, Жан Дюпон вернулся домой. Врач разрешил ему прогулки не более часа. В первую же прогулку он решил наведаться к Дениз. Стоя перед ее дверью на пятом этаже, он чувствовал сильное биение сердца, ему пришлось прислониться к стене. «Сейчас я ее увижу, сейчас я увижу ее, — повторял он себе, — и все будет как раньше». Он позвонил. Но никто не отозвался. Он позвонил еще раз, два, три. После каждого звонка тишина пустой квартиры вызывала у него паралич. Он начал бить в дверь кулаком.

— Кто вам нужен? — закричал голос с нижнего этажа. Жан Дюпон облокотился на перила лестницы и увидел консьержа, поднимающегося к нему.

— Мадемуазель Дениз Паке, — обратился Жан Дюпон

— Вот уже три недели, как она переехала.

— Три недели?

— Ну да, после ее свадьбы, что ли!

Дюпон медленно спустился по лестнице и вышел на улицу. Он бродил почти два часа в этом районе, оглушенный, несчастный, но спокойный. Странная жизнь начиналась для него, непохожая на прежнюю. Он смотрел на спешащих людей, освещенные витрины, и какое-то особое удивление охватывало его. Он думал, что жизнь шла своим чередом, а он стоял на краю мира. Он оказался на бульваре Монмартр. Шел сильный дождь. Световая реклама освещала мокрый асфальт. Такси стояли посредине мостовой. В черном небе гуляли лиловые облака. Машины на большой скорости проносились вплотную к тротуару. Жан Дюпон втянул голову в плечи, прижал локти к телу и, когда машина была от него в двух метрах, бросился под колеса. Раздались громовые раскаты, чудовищный удар, что-то вспыхнуло и обрушилось. Когда его подняли, он уже не дышал.