Джон Ноулз - Сепаратный мир

Поэтому я сказал Финеасу:

– У меня на спорт времени не остается, я слишком занят.

За этим последовал бессвязный поток слов и восклицаний с его стороны, и я было уже решил, что тема исчерпана, пока под конец он не сказал:

– Послушай, дружище, если я не могу заниматься спортом, ты должен делать это за меня.

При этих словах часть меня будто отделилась и безвозвратно перешла к нему, и, ощутив состояние паря́щей свободы, я понял, что именно это и было моей целью с самого начала: стать частью Финеаса.

Ближе к вечеру Бринкер Хедли сам пересек разделявший нас коридор и навестил меня. Я уже сходил в ванную, чтобы смыть с себя въедливую соль Нагуамсет. Искупаться в Девоне было все равно что принять освежающий душ, после этого не было никакой нужды мыться, но Нагуамсет – совсем другое дело. Раньше я никогда в нее не окунался. Очень уместным казалось то, что я принял крещение в ней в первый день этого зимнего семестра и что влетел в нее в разгар драки.

Смыв с себя следы Нагуамсет, я надел шоколадно-коричневые слаксы, те самые, о которых Финеас отзывался особенно критично, когда не носил их сам, и голубую фланелевую рубашку. Затем, поскольку до урока французского, назначенного на пять часов, делать было нечего, начал прокручивать в голове вопрос о спорте.

Но тут вошел Бринкер. Думаю, он поставил себе целью в первый же день обойти все комнаты, располагавшиеся поблизости от его жилища.

– Ну, Джин… – Его сияющая физиономия появилась из-за приоткрытой двери. Бринкер выглядел типичным продуктом частной школы в своем сером габардиновом пиджаке с как будто вручную пришитыми квадратными накладными карманами, в консервативном галстуке и темно-коричневых кордовских туфлях. Все его лицо – брови, рот, нос и так далее – состояло из прямых линий, и свое шестифутовое туловище он тоже нес исключительно прямо. Он был похож на спортсмена, но, кстати, отнюдь не являлся им, поскольку был слишком занят политикой и организационными обязанностями. Ничто в Бринкере не вызывало антипатии, пока ты не видел его со спины; я это наблюдал, когда он повернулся, чтобы закрыть за собой дверь. Фалды его габардинового пиджака слегка расходились над мощным крестцом, и именно это, как я вспомнил безо всякой насмешки, было характерной особенностью Бринкера: его крепкие, четко очерченные, не чрезмерно большие, но очень крутые по форме и плотные ягодицы.

– …вот, значит, как ты наслаждаешься тут своим славным одиночеством, – добродушно продолжил он. – Вижу, ты пользуешься немалым влиянием. Такая большая комната – и вся тебе одному. Хотел бы я уметь устраиваться как ты. – Он откровенно ухмыльнулся, плюхнулся на мою койку и вольготно откинулся назад, опершись на локти, – как дома.

Бринкеру Хедли, первому номеру в классе, не к лицу было признавать мою влиятельность. Я хотел было возразить, что хоть он и делит жилье с соседом, но это лишь всего боящийся Брауни Перкинс, который никогда в жизни никоим образом не покусится на комфорт Бринкера, и что у них-то две комнаты, причем в передней даже есть камин. Но ничего подобного я ему не высказал. Несмотря на положение, которое он занял в нынешнем зимнем семестре, Бринкер мне нравился, он вообще нравился почти всем.

Однако не успел я ему что-либо ответить, как он снова заговорил своим беззаботным тоном. Если только была возможность не дать разговору принять унылый оборот, он ее никогда не упускал.

– Пари держу: ты с самого начала знал, что Финни не вернется в школу этой осенью. Поэтому и выбрал его в соседи по комнате, так?

– Что? – Я молниеносно развернулся на стуле, отодвинулся от стола и оказался лицом к лицу с Бринкером. – Нет, конечно же, нет. Как я мог предвидеть такое развитие событий?

Бринкер скользнул взглядом по моему лицу.

– Да ты же сам это и устроил. – Он широко улыбнулся. – Ты все знал наперед. Спорим, это все твоих рук дело?

– Не будь идиотом, Бринкер. – Я снова развернулся к столу и начал суетливо, безо всякой цели перекладывать книги. – Что за бред ты несешь? – Даже для моих собственных ушей, в которых громко пульсировала кровь, мой голос звучал слишком уж натянуто.

– Аа-а-а! Правда глаза колет, да?

Я посмотрел на него со всей язвительностью, какую способен выразить человеческий взгляд. Он принял вид обвинителя.

– Ну конечно! – Я издал короткий смешок. – Кто б сомневался. – Следующие слова вырвались у меня сами собой: – Правда всегда наружу выйдет.