ОЛЕСЯ. Знаете… не надо отчаиваться! Не надо! Мне все время кажется, что где-то там, где-то там… есть другие люди! У них прекрасная, осмысленная жизнь, красивые лица, благородные жесты…
ПАША. Оп, тиридарипупия!
ДОКТОР. Что-то холодно. Осень, что ли, наступила?
ДРУГ ЕЛЕНЫ. А в Африке, должно быть, очень жарко. Да! Где-нибудь обязательно жарко.
ОЛЕСЯ. Честное слово! Какая-то другая жизнь! Мне кажется, это будет так: вот мы выйдем вдруг из всего этого, как корабль выплывает из тумана, и все опять будет так, как нужно…
Е.С. Опять?
ОЛЕСЯ. Нет, конечно, вы правы… Будет так, как никогда еще не было! И случится это как-то сразу… в одну ночь… Новая земля, новое небо…
В зале храп.
На сцене пауза.
АРКАДИЙ. Разбудить?
ПОСТАНОВЩИК. Ни в коем случае! Устал человек… Зачем же будить? Споем лучше колыбельную. Пошли, господа.
Все действующие лица, включая подсадку в зале и телеведущего, выходят на авансцену. Идеальным был бы вариант, при котором на сцену поднимается как можно больше народу. Если в зале останется один храпящий, авторы почтут свою цель достигнутой.
Исполнение колыбельной сопровождается зажиганием свечей, размахиванием зажигалками, какой-нибудь праздничной игрой света, рождественским снегопадом или иной театральной условностью, первой за весь вечер. Создается ощущение полного праздника, чуть ли не детского утренника, и оркестровка колыбельной должна быть самая торжественная. По замыслу автора, это блюз, с большими саксофонными соло, с громким, но мягким звуком, причем каждый главный герой поет по куплету. Здесь театру предоставляется возможность устроить апофеоз театральности, которая так беззастенчиво попиралась на протяжении всей пьесы.
В качестве колыбельной автор советовал бы использовать американскую песенку Кивеса и Шварца «Dona, dona» в записи группы Михаила Фейгина или «Колыбельную» Михаила Щербакова 1982 года с его первого альбома:
Спит Гавана, спят Афины,
Спят осенние цветы,
В черном море спят дельфины,
В белом море спят киты.
И подбитая собака
Улеглась под сонный куст,
И собаке снятся знаки зодиака,
Сладковатые на вкус.
Тарарам-па, гаснет рампа,
Гаснет лампа у ворот.
День уходит, ночь приходит,
Все проходит, все пройдет.
Путь не длинный, не короткий,
Посвист плетки, запах водки,
Кратковременный ночлег.
Скрипы сосен корабельных,
Всхлипы песен колыбельных,
Дальний берег, прошлый век.
И висит туман горячий
На незрячих фонарях,
И поет певец бродячий
О далеких островах.
О мазуриках фартовых,
О бухарской чайхане,
И о грузчиках портовых,
И немного — обо мне,
И о том, что кто-то бродит,
Ищет счастья — не найдет,
И о том, что все проходит,
Все проходит, все пройдет.
Век прошел — у нас все то же,
Ночь прошла, прошел прохожий,
Путник дальше захромал,
Смолк певец, ушла собака…
Только знаки зодиака
Да дождинок бахрома.
Впервые за всю пьесу опускается занавес — расписной, в райских птицах, снежинках, облаках, цветах и листьях.
1998
Ставка
Трагедия в одном действии
Пьеса написана в соавторстве с Максимом Чертановым
Действующие лица:
АЛЕКСЕЙ.
АНАСТАСИЯ.
ПОЛКОВНИК НКВД.
СОЛДАТ.
ПЯТЕРО В ФОРМЕ.
ОДИН В ШТАТСКОМ.
ЗРИТЕЛИ.
Действие происходит 15 июля 1941 года под Ленинградом и основано на действительных событиях.
Полная темнота в зале. Светлое пятно на сцене, перед занавесом.
ПОЛКОВНИК НКВД (говорит, стоя на авансцене и обращаясь в зал). Все здесь?
Пауза.
Значит, довожу имеющееся. Это дело государственное. Государственное! Всем смотреть в оба. Так, чтобы муха мне тут не пролетела. Каждое слово, каждое движение, кто как посмотрел. От этого зависит… много чего зависит. Нечитайло!
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Я!
ПОЛКОВНИК. С него глаз не спускать. Какие знаки подает, как реагирует, все фиксировать. Будет что писать — отбирать немедленно. Будет нападать или что — пресекать вплоть до полного. В другом случае себя не обнаруживать. Рюхин!
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Я!
ПОЛКОВНИК. С ней то же самое. Как повернулась, как села. Если чего пропустишь, потом не жалуйся. Всем смотреть! Каждое слово слушать. Вы не дети, я не нянька. Время сами знаете какое. Тут такое может быть, что костей не найдут. Теперь слушать всем, я зачитываю сопроводительное. Это то, что на них прислано. (Раскрывает красную папку.) Так, история болезни. Муромский Алексей Петрович, 1901 года рождения, из служащих, беспартийный, до марта 1937-го инженер завода имени Кирова, разведенный, детей нет. Наличие наследственных заболеваний, кроме гемофилии, отрицает. (Отрывается от чтения, поднимает палец.) Ге-мо-фи-ли-и! В марте 1937-гo перенес пневмонию, после чего заявил врачам шестнадцатой горбольницы, что желает сделать признание и является царевичем Алексеем, укрывшимся от возмездия. При ликвидации семьи последнего царя был якобы чудесно спасен и проживал в Киеве под чужим именем, получив паспорт при помощи связей, раскрыть которые отказался. Бред устойчивый, систематизированный, с мотивом преследования. Утверждает, что помнит схему расположения комнат во всех дворцах. На плече характерный шрам от пулевого ранения, происхождение шрама приписывает расстрелу, был якобы ранен и выхожен крестьянами. Контактен, критичен, с персоналом любезен. Бывают приступы подавленности. Слезлив, эмоционально лабилен, жалобы на постоянный голод, капризы, требования изысканной пищи. Рассеян, легко утомляется. Позволяет себе высказывания антисоветского характера, в основном в связи с Гражданской войной. Носогубная асимметрия… ну, это так… А, вот: утверждает, что как наследник престола знает пути к спасению Отечества. Объективно: так… ну, это вам не надо. Шизофрения. Ну, это мы будем смотреть, какая там шизофрения… Неопрятность, сознание разорванное, концентрация слабая. Утверждает, что знает французский язык. При проверке специалистом обнаруживаются знания в объеме четырех классов средней школы. Объясняет, что многое забыл. Рассказывает вымышленные подробности царского быта. Лечение принимает.
Читать дальше