Лоррен Фуше - Между небом и тобой

Вокруг ни единой живой души. Не уверен, что сам я живой. Гребу кормовым веслом, иду к выходу из порта. Когда прохожу мимо чьей-то яхты, на палубе появляется хозяин, не дышу, не шевелюсь, замер у его правого борта. Он писает через левый и возвращается в каюту. Это отец научил меня галанить, выписывать восьмерки кормовым веслом. Отец ждет меня внизу, под водой. Выйдя из порта, оказываюсь один на один с океаном, сражаюсь с волнами. Моя лодка – будто ореховая скорлупка на поверхности воды. Я все дальше от дамбы. Течение сносит меня к Пор-Лэ. В окнах Жильдаса и Изабель свет, из трубы идет дым: камин топится. Представляю себе их сидящими в гостиной, так и вижу тяжелые кресла, низкий столик, на нем тарелка, в тарелке – канапе с морским пауком; слышу, как смеется Изабель, как музицирует Жильдас… Все это будет продолжаться, Лу. Без нас. Вчера – без тебя, завтра – без меня.

Я помню, как вновь начинали биться сердца, которые остановились, мне казалось, навеки. Помню, как выходили из реанимации на своих двоих пациенты, у которых – поклялся бы – не оставалось ни единого шанса выжить. Бывают на свете чудеса. Ору как резаный, и мой крик уносит ветер. Сначала просто так ору, потом песню, которую сочинила Барбара, – с усилием выговаривая слова, деру глотку над волнами: «Когда они – кто на земле – с нее намерятся уйти, они, кто не умел просить, но знал: рожденье – это чудо, пусть им позволят выбрать край, который им пребудет рай, в какой дали от них тот край в последний жизни час ни будет».

Задыхаюсь от ора и умолкаю. Мое хилое суденышко натыкается в тумане на скалу, я не успеваю ни за что ухватиться, неуклюже описываю в воздухе кривую и плюхаюсь в воду.

Я не совершаю самоубийства, я просто заключил сделку. Надеюсь, там, наверху, с уважением отнесутся к главному и единственному пункту нашего справедливого договора: моя жизнь за твою. Теперь над океаном торчит только моя голова. Море зимнее, ледяное, такому нельзя не покориться. Мальчишкой я просыпался среди ночи и думал: а как все было с отцом? Во время интернатуры мне приходилось видеть в парижских больницах утопленников, которых привезли из городских бассейнов, и тех отчаявшихся, кто сам бросился в Сену. Я выбрал свой океан, так надежнее. Лучше я умру, а ты будешь жить.

Дедушка утром был какой-то странный. Я ушла из школы первая, ни с кем не поговорила и не попрощалась, вскочила на велик и теперь с бешеной скоростью несусь домой. Сегодня нам надо раскладывать на мокрой вате чечевицу. Вижу приготовленную на кухонном столе тарелку, а Жо нигде не нахожу – ни в кабинете, ни в спальне. Скутер на месте, машины нет. Еду на кладбище. Ты тут, но его нет. Старые дамы разговаривают со своими покойными мужьями, те им не отвечают. Заплаканные мамы украшают цветами могилы детей, которым никогда не вырасти. Высыпаю на твой камень горсточку чечевицы и качу дальше искать Жо.

Вот и его любимый пляж. Здесь пусто. Спускаюсь в порт. Уф… машина припаркована почти рядом. Иду к Соаз – нет, она сегодня не видела Жо. Проверяю на морском вокзале, заглядываю к капитану порта, в турбюро – нет, он никуда не заходил. Магазин одежды, лавка с мороженым и пункт проката велосипедов закрыты. Возвращаюсь к машине, замечаю конверт – Жо пристроил его на руль. Внутри деньги и записка для приятеля, у которого он взял лодку. Если Жо нет у причала, значит, он в море. Я потеряла тебя, Лу, и ничего не смогла сделать, чтобы тебе помочь. Папа ко мне никогда не вернется, его я тоже потеряла. Я не могу потерять еще одного человека, которого люблю, я этого просто не вынесу!

Мчусь обратно в Пор-Лэ. Добегаю до самого конца причала, прищурившись, смотрю на море. Нигде никого и ничего. Стоп. Там не он? Нет, там буек над вершей. А там? Там птица… Вот! Вот же плывет лодка. Далеко, ее еле видно. Но над бортом точно никто не возвышается. Дедушке стало плохо и он свалился на дно лодки? Или в воду? Лечу к кафе Соаз, но у самого порога торможу. Жо взбесился бы, если бы узнал. Все наши спасатели – его друзья. Их катер «Нотр-Дам дю Кальм» спустили на воду в год моего рождения. Надо выпутываться как-нибудь иначе. Если я подниму тревогу на весь город, он меня не простит. А если он утонет, я себя никогда не прощу.

Вздрагиваю от пронзительного крика. Две чайки играют с ветром. Бой? Лола? Они кружатся надо мной, потом летят на мыс, к дому дедушки близняшек и Йоханы.

– Поняла! Спасибо!

Кручу педали стоя как бешеная, я вся в поту, если легкие лопнут, никогда не смогу играть на саксе, ноги горят сверху донизу, тропинка, нависшая над портом, скользкая, еле на ней удерживаюсь, ну вот, земля уходит из-под колес, резко выравниваю руль, не то бы рухнула головой в темную воду или разбилась о какой-нибудь корабль, фффууу… добралась! Запыхалась как не знаю кто. Колочу в дверь. Жильдас видит меня в окно и выходит.