Владимир Сорокин - Моноклон

— А зависимость? — Сотникова загасила окурок.

— А где ты видишь эту зависимость? — узкие, подбритые брови Малавец изогнулись. — Где?

Сотникова молча курила, отведя глаза.

Малавец махнула рукой:

— Никакой зависимости, рыбка. Но я тебе не предлагаю.

— Я и не прошу.

Малавец закрыла пудреницу:

— Что он дальше делал с тобой?

— Дальше… ну, он обнял меня за ноги сзади. Прижался. Я поняла, что он голый. И почувствовала его член.

— Не член! — хлопнула по столу Малавец. — А божественный фаллос!

— Божественный фаллос.

— Как ты его почувствовала?

— Ну… — глаза Сотниковой шарили по кабинету.

— Можно без «ну»?

— Он когда прижался сзади, он же стоял на коленях…

— Так, — Малавец сунула руку себе под юбку.

— И его чле… божественный фаллос у меня оказался здесь… между коленями.

— И что?

— И он стал тереться между ними, а я его ими сжала.

— Сильно сжала?

— Достаточно.

— А он что в это время делал?

— Фаллос?

— Он сам!

— Он по-прежнему внедрялся языком в мою попку.

— О-о-о… хорошее слово… — нервно улыбнулась Малавец, двигая рукой под юбкой. — Внедрялся… именно внедрялся. Точное слово! Внед-рял-ся! И тебе было хорошо?

— Да, мне было хорошо. У него язык такой… настойчивый.

— А фаллос?

— Фаллос горячий.

— И крепкий?

— Крепкий. Твердый.

— Твердый и большой. Ведь, правда, у него большой? Ты это сразу почувствовала?

— Да, — Сотникова обхватила руками свои бедра, вздохнула, распрямляясь, выпятив грудь. — Он у меня между колен прошел и высунулся.

— Знаешь, какой он длины?

— Нет.

— Угадай, — нервно улыбалась, покачивая головой, Малавец.

Пятна на ее щеках проступили сильнее.

— Двадцать?

— Двадцать четыре сантиметра. Вот каков божественный фаллос моего бывшего мужа. А головка его фаллоса — как большой абрикос. Только малинового цвета. Ты видела его головку?

— Да, я поглядывала вниз, хоть и продолжала чистить рыбу.

— Ты… так краешком глаза, да? Свой глазок-смотрок, да? Краешком… краешком увидела, как он это, да?

— Угу.

— Как он высунулся… упругий, да? Туда-сюда, да? Туда-сюда… через ножки твои белые, да?

— Да.

— А сам он… что… сам что? Сам что он?

— Он мычал.

— В попку мычал?

— В попку мычал.

— И язычком в нее, да? Да? Язычком в попочку, а фаллосом своим мужественным… между ножек белых, ножек гладких, да? Ты ножки свои эпилируешь или бреешь?

— Просто брею.

— Сама?

— Да.

— Молодец. Сама! Ты побрила их специально, накануне, да?

— Да.

— Побрила, тайно побрила, гладила ножки свои, готовила, чтобы ему было слаще, нежнее для фаллоса, да?

— Да.

— Чтобы скользил он… скользил по нежному, через нежное… через ножки Катенькины… так вот… скользил, скользил, сколь-зил, сколь-зил, сколь-зил… а-а-а-а-а!!

Малавец оцепенела, открыв рот и закатив глаза. Вскрик ее перерос в хрип. Сотникова угрюмо смотрела на нее, сложив руки на груди.

— Ой, не могу… — Малавец уронила голову на стол, затихла, слабо всхлипывая.

Сотникова закурила.

— Ой… кошмар… кошмарик… — дышала Малавец, поднимая и опуская узкие худые плечи.

Отдышавшись, она понюхала из пудреницы. Отпила сока из бутылки. Откинулась в кресле:

— Кать, ты волком-то на меня не смотри. Не надо.

Сотникова отвернулась.

— Мы с тобой договорились: три ходки. Две уже прошли. Сходишь к нему, когда он из отпуска вернется, в последний раз, и дело с концом.

— Лучше бы деньгами, — Сотникова встала, достала из холодильника бутылку минеральной воды, налила себе в стакан.

— Денег мне от тебя не нужно. Я уже озвучила тебе: взяток не беру.

— Напрасно.

— Ты не хами мне, Кать. Я все-таки тебя постарше. Я, Катенька, видала такое, что тебе и не снилось.

— А может, все-таки деньгами? — Сотникова подошла к Малавец, присела на край стола со стаканом в руке.

— Не все в жизни измеряется деньгами, — Малавец положила свою небольшую руку Сотниковой на колено.

— А может? — Сотникова зло смотрела на Малавец.

— Кать, мы договорились.

— А может?

— Кать… — Малавец решительно вздохнула, сцепила пальцы замком.

— А может? — голос Сотниковой дрогнул.

— Катя! — Малавец хлопнула ладонью по столу.

— А может?! — вскрикнула Сотникова, отбросив стакан и красивые, полные губы ее затряслись.

Не разбившись, стакан покатился по полу.

Малавец встала, обняла ее за плечи:

— Катя. Давай по-хорошему.

Сотникова отвернулась. Малавец вздохнула, подпрыгнула и села рядом с ней на стол: