Владимир Бацалёв: Первые гадости

— Василий Панкратьевич! — закричал он. — На вас одна надежда!

— Не ори, не глухой, — сказал первый секретарь.

— НИИ капитальных вопросов отказывается выделять людей на базу. А у меня овощ тухнет, вагонами гниет, на фасовке — полторы старухи!..

С радостью помог ему Василий Панкратьевич, позвонил в НИИ капитальных вопросов секретарю парткома, пожурил, поговорил, как коммунист с коммунистом говорят, и, повесив трубку, успокоил директора:

— Будут люди.

— Вот спасибо! — в одну секунду стал рад-радешенек директор. — Вот спасибо от всей базы и жителей нашего района!

Василий Панкратьевич на всякий случай ответил лозунгом:

— В городе образцового коммунистического содержания овощное содержание трудящихся должно быть на соответствующем уровне, — и выпроводил жестом.

И опять в работе наступила неуклюжая пауза, годная лишь для дум о ерунде, а Василий Панкратьевич нутром был так устроен, что и двух минут не мог просидеть сложа руки, он даже в туалет таскал с собой ручку и стопку писем, ожидавших какой-то участи в папке «На подпись». Но в туалет, как назло, не хотелось, экстренной помощи, хоть по телефону, никто не просил, очередной доклад для вычитки главному идеологу не несли, даже в почетный президиум на бессмысленное заседание не умоляли голосом ребенка с немотивированными пожеланиями… Василий Панкратьевич уже придумал вызвать шофера Петра и съездить на дачу, посмотреть, как там осуществляется таянье снегов и скоро ли сажать редиску под полиэтилен, но неожиданно по селектору секретарша напомнила, что через две минуты у него приемный час простого народа да и тех, кто из-за собственных причуд не сумел стать полноправным ординатором Системы и вот теперь мается по начальникам, мусоля в руках заявления и просьбы.

— Эх, редис-редис! — вздохнул первый секретарь.

Василий Панкратьевич Чугунов встречал челобитчиков в приемной. Там, думал он, обстановка демократичней, там, думал он, секретарша под боком, там, думал он, стоит пальма, на которой пробовал удавиться мой предшественник перед уходом на заслуженный отдых, стоит, как живой укор и немое предостережение мне. Напротив кабинетной двери и секретарши был пущен вдоль стены длинный ряд стульев, из которых левый как будто специально оказывался пуст для первого секретаря.

Василий Панкратьевич пришел в приемную, сел на этот стул, как бы крайним в безропотной череде просителей, и сказал:

— Слушаю вас в порядке записи, — любовно поглаживая поникшую ветку пальмы, не выдержавшую вес предшественника, но все-таки живую.

Вперед вышел глубокий старик и заслонил своим телом секретаршу, лишив Чугунова возможности получать от нее консультации перемигиванием.

— Меня зовут Макар Евграфович, — представился старик.

— Очень хорошо, — сказал Василий Панкратьевич, — вот так, в сторонку, — подвигая старика и восстанавливая беспроволочный контакт с секретаршей.

— История моя началась в магазине «Молочный», где я взял пакет с десятком яиц, посмотрел, не подсунули ли битых и тухлых, а, складывая обратно, обнаружил, что яиц всего девять. Я взял другой пакет — и там было девять. Взял третий — опять девять!.. Я побежал к заведующей. «Ох уж этот фасовщик Чертиков! — сказала заведующая. — Оставьте пакеты, я его отчитаю как следует». — «Но ведь там их еще двадцать, и во всех может не хватать десятого яйца», — сказал я. «Уж не умысел ли вы подозреваете?» — спросила заведующая. «Хищение», — признался я. «Фасовщик Никита Чертиков — молодой человек, отличный комсомолец, лауреат школьных грамот, он не способен на обман, потому что не из того теста, — ответила заведующая. — Он просто не умеет считать до десяти. Сами знаете, что теперь в школах ничему толком не учат». — «Но ведь кто-то должен ответить за такое разгильдяйство!» — возмутился я. «Учительница, — сказала заведующая. — Первая учительница фасовщика Чертикова»…

Василий Панкратьевич ухватил взгляд секретарши и сказал:

— Ну зачем с этим к первому секретарю? Сходите в роно, в райторг…

— Это только присказка, — сказал старик, щурясь от восторга. — Когда я нашел первую учительницу Никиты Чертикова…

Раздался телефонный звонок, секретарша подняла трубку, продолжая слушать глубокого старика свободным ухом. Неожиданно она сказала:

— Это из милиции. Какой-то паршивец украл портфель вашей дочери.

Василий Панкратьевич сразу посерьезнел:

— Сейчас я приеду и посмотрю в глаза этому паршивцу, — сказал он.