Анатолий Байбородин - Деревенский бунт [Рассказы, повести]

– По спиртоболу?

– Зачем «по спиртболу»?! Обижаешь, начальник… По боксу. Так от… У меня и левая смертельная, а правой подцеплю – гроб колоти. – Головня жалобно пропел: – И родные не узнают, где могилка твоя… Короче, орут, а мне, в натуре, и рта не разинь, да и не перекричишь: две бабы – базар, три забазлают – с ума сдуришь… А тут и тётя подвалила, толстая такая, смекнул, завмаг. Базарю ей: «Моя кепка, я в ей зашёл…» Не верит, бикса. Орёт во все хлебало: «Куда, козел, бирку дел, в натуре?!» Я ей базарю: «Я за козла-то, бикса, могу и пером пощекотать…» А сам думаю: «Зашухарился, мусора свистнут…» «Ладно, – кричу, – подавитесь вы своей кепкой, а мы, в натуре, стерпим, у нас терпелка железная! Какой базар?! А я прямым ходом в газету. У меня родня в газете…» – «Родня?..» «Родня», – говорю. «И кто?..» – «Конь в пальто, дед Пихто и Агния Барто, вот кто…» «Нет, серьёзно, кто?..» – задумалась толстая. «Пушкин!..» – психанул я, панты гну. «Пу-у-ушкин?..» – «Пушкин… Так вас распишет, под такую статью подведёт, век вам на зоне париться, сгниёте на нарах! Так что ваша не пляшет…» Гляжу, толстая заменжевалась: «Пушкин?.. Не помню такого, к нам приходили из газеты…» Спрашивает, а у самой очко заиграло: газета, ревизор, проверка, а ещё и статью упомянул… Эх, молодой был, борзый, ни хрена, Филя, не боялся… Гляжу, продавцы утухли, прижали хвост, меж собой шушукаются… А я тихонько к двери чапаю и думаю: «Жадность фраера сгубит… Тикать надо». Ноги в горсть – и дёру… Толстая подкатывает, вижу, мандраж её бьёт, видно, рыльцо в пушку, а за решку [116] Решка – решётка. не охота. «Вы, – базарит, – уверены, что эта ваша кепка?» «А чья же?! Я могу и свидетелей подогнать…» – «Ладно, – базарит, – не будем из-за всякого барахла кипиш подымать. Возьмите кепку…» А я, Филя, разошёлся, в бутылку полез. Мне бы, в натуре, кепку в зубы и когти рвать, а я в бутылку полез. «Не проканает! – кричу. – Я в редакцию иду. За базар ответите. А там ревизор, и… по всей строгости закона…» Отчаянный был, Филя, никакой холеры не боялся… Да ты, в натуре, окосел, что ли?

– Ладно, досказывай, да я спать пошёл.

– Хиляк ты, Филя. Я в твои годы, бывало, пару пузырей заглочу – и ни в одном глазу. Иду в горсад, а в горсаду танцы-шманцы-обниманцы…

– Достал ты меня, дядя.

– Опять сердишься. А на дядю нельзя сердиться, дядя тебя учит, как жить, как свободу любить. Ныне не обманёшь – не проживёшь – бизнес же. Тебя же кидать будут…

– А совесть где?

– Какая, браток, совесть?! Ты кого буровишь?! Ну, совок… Коммунисты лапшу на уши вешали, теперь – попы. Одного поля ягода… Народ нынче ушлый, палец в рот не клади – по плечо откусит, скажет, так було…

– Ладно, бизнесмен, что дальше…

– А дальше самое интересное… Толстая мне базарит: «Постой-ка, говорит, я счас мухой…» Стою. Какой базар?! Слышу, в натуре, опять шу-шу-шу – совещаются. «Ну, – думаю, – щучий потрох, влип так влип, как кура в ощип. Дёрнул черт за язык, загнул про газету. Как бы самого не прописали…» Хотел уж пятки смазать, пока не зашухарили, а толстая ласково так: «Ваша кепка или не ваша, не будем, в натуре, шум подымать. К тому же вы у нас… миллионный покупатель…» Гляжу, мама р о дна, продавцы лыбятся, как сайки на прилавке. А чаечка, которая меня за шкирку-то поймала, та аж, в натуре, светится, что пятак надраенный. Глазки строит, вот-вот на шею кинется. Я ей подмигнул. Какой базар?! Я же парень-то был не промах. Потом шепнул на ушко: «Как насчёт картошки, дров поджарить? Может, вечерком в кино прошвырнемся, в ресторане посидим?..» А деваха глазками мур-мур: знаем мы вас, сперва ахи да охи, цветочки, горшочки, а потом платочек, лесочек, а нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок? … Так оно, Филя, и вышло: и цветочек, и горшочек, и тёмный лесочек… – дальше Головня привычно пропел: – Эх, где моих семнадцать лет… Бедовая была, Дунька-вырви глаз, чинушу закадрила… богатенький Буратино, хотя и старенький… счас в хоромах обитает, но встречаемся, любовь не ржавеет… Но не в том, Филя, дело… Короче, завмагом базарит мне: «Раз вы у нас попались… короче, миллионный… значит, вы у нас почётный покупатель, и мы вам подарок вручим… безвозмездный – ещё одну кепку… импортную…»

– Врёшь ты, Головня.

– Вру?! Ай-я-яй, разве можно такое дяде говорить?! А ещё, поди, комсомолец, клятву давал… А я сроду не врал… Зуб даю, всё правда… Короче, ближе к ночи, кепочку несут… на подносе. А кепка, в натуре, полный отпад. Ты таких, Филя, сроду не носил, мелко плаваешь, вся холка наголе. Так от… Не русское барахло, сплошная заграница, фирма, а фирма веников не вяжет. Там тебе и нахлобучки, и пуговки, всё, в натуре, по уму. Пуговки расстегнёшь, нахлобучки на уши напялишь – красота, ни-ичо не слыхать. Тебя, к примеру, шеф козлит, а ты ему лыбишься. Тебе же всё до фонаря, у тебя же уши нахлобучками завешаны. Усёк?.. Вот такая, браток, петрушка вышла, взял я две кепочки и почапал, солнцем палимый. Вот с тех пор я ох как продавцов уважаю… беру за хвост и провожаю. В натуре, люблю их… А чего мне их не любить?! Зашёл с пустыми руками, а вышел с двумя кепками. И в почётные попал. А почё мне те кепки, в натуре?! Я их толкнул на барахолке – сплошной навар…