Виктория Токарева: Инфузория-туфелька

Ноябрь. День короткий. И только утро бывает радостным. А к середине дня сумрак ложится на землю, как ранняя старость.

Марьяна отправила сына в школу и забежала к соседке на кофе. Ни у кого кофе нет, а у соседки Тамары — есть. Такая она, Тамара. У нее есть больше, чем у других: интересная работа, прочная семья, страстная любовь. Любовь реет над ней, как знамя над Кремлем. Красиво полощется на искусственном поддуве. Правда, знаменосцы меняются.

Однако сейчас и знамя поменялось. Но это уже другая тема. Это уже политика. Политикой заняты все каналы телевидения, кроме коммерческого «2 x 2». Там с утра до вечера беснуются, как в зоопарке, патлатые парни и девки. Запад прорвался на Восток. Проник. Просочился. Пенсионеры смотрят остекленевшими глазами. За что боролись, на то и напоролись.

Но при чем тут политика, пенсионеры…

Вернемся на кухню, к Тамаре и Марьяне.

Тамара похожа на двойной радиатор парового отопления: широкая, жаркая, душная, как переполненный летний трамвай. В ней всего слишком: голоса, тела, энергии. А в Марьяне всего этого не хватает: она бесплотная, тихая, бездеятельная.

— Пасешься, — говорит ей Тамара. — Как корова на лугу. И колокольчиком: звяк-звяк…

— Это хорошо или плохо? — не понимает Марьяна.

— Корова? Конечно, хорошо. Но кошка лучше.

— От коровы молоко. А от кошки что?

— Ты меня перебила. На чем мы остановились?

Тамара рассказывала про очередного знаменосца. Познакомились в ресторане, встречали Новый год. Тамара была с мужем, он — с женой. Он углядел Тамару из другого конца зала. Подошел. Пригласил.

— Ты остановилась, как вы пошли танцевать, — напомнила Марьяна.

— Ага. Он сказал: «Меня зовут Равиль». Я спросила: «Это татарское имя?» Он ответил: «Мусульманское». Вообще, знаешь, в мусульманах что-то есть. Какой-то флюид.

Лицо Тамары стало мечтательным, как будто она вдыхала мусульманский флюид.

— А особенно хорошо получаются смеси: русский и татарин. Или русский и еврей.

Тамара говорила о людях, как о коктейлях.

— А если еврей и татарин? — спросила Марьяна.

— У меня был такой знакомый. Мы его звали «Чингиз-Хаим». Сумасшедший был. В диспансере на учете состоял. И некрасивый. Кровь, наверное, плохо перемешалась. Сыворотка.

— Ну, танцуете, — напомнила Марьяна.

— Да. Рука жесткая. Голова мелкая, как у породистого коня. Пахнет дождем.

— А где он под дождь попал?

— Ну какой дождь в ресторане? Ты странная. Свежестью пахнет. В смысле — ничем не пахнет. Стерильный. Чистый. Но в глазах что-то не то. Шьет глазами влево, вправо, соображает…

— Плохо, когда не смотрят в глаза, — согласилась Марьяна. — Я этого терпеть не могу. Как будто курицу украл.

— Да мне вообще-то было плевать — куда он смотрит. У меня тогда депрессия была. Меня Андрей бросил.

Андрей — это предыдущий знаменосец. История с Андреем длилась довольно долго, года два.

— А ты любила Андрея? — удивилась Марьяна.

— Безумно, — тихо сказала Тамара. — Мы, правда, все время ругались. Однажды даже подрались. Я ему чуть руку не сломала.

— А ты пошла бы за него замуж?

— Так я же замужем.

— Но если ты полюбила человека…

Марьяна не понимала, как можно двоиться: любить одного, жить с другим. Душа в одном месте, тело в другом. Это и есть смерть, когда душа и тело в разных пространствах.

— Муж — это муж, — упрямо сказала Тамара. — Семья — это общие задачи. А какие у нас с Андреем были общие задачи? Обниматься и ругаться.

Тамара замолчала.

— Все равно ничего бы не вышло, — сказала она. — Хотя он один жил. У него как раз тогда мать померла. От рака. Я брезговала есть его ложками. Новые купила.

— А где ты купила? — удивилась Марьяна.

— Из Испании привезла. Ложки, и полотенца, и даже простыни. Он понял. Обиделся…

— А дальше что было?

— Когда?

— На Новом году. Вы потанцевали. А потом?

Тамара не ответила. Она ушла мыслями от Равиля к Андрею.

— Вообще он ужасно скучал по матери. Оставлял в ее спальне яблочко. Апельсинчик. Ему казалось, что она приходит ночью. Слышал шаги.

— Сдвинулся, что ли?

— Нет, просто первые девять дней душа человека в доме.

— Интересно… Девять дней не прошло, а он уже бабу в дом привел.

— Ну и что? Он тосковал. Это как раз понятно…

— А ты бы пошла за него? — спросила Марьяна.

— Я для Андрея — старая.

— А сколько ему?

— Сорок.

— Ну и тебе сорок.

— Правильно. А мужику в сорок нужна женщина в двадцать.