Борис Евсеев - Мощное падение вниз верхового сокола, видящего стремительное приближение воды, берегов, излуки и леса

Двое монахов ковырялись в моторке неподалеку от берега.

Дело монахов было нехитрое. Они должны были вынуть и вновь поставить две ивовые плетеные верши. Но одна из вершей за что-то зацепилась, надо было поддеть ее багром —багор тоже куда-то запропал. Дело как-то само по себе стопорилось, рассыпалось, заменялось созерцаньем реки, плывущей по ней жизни.

Одного из монахов звали отец Симфориан. Другой, мальчик-монах, был послушником. Имя ему было Виталий, и одеяние свое он носил покамест несмело, неловко. Одеты монахи были тепло: поверх ряс — ватные кацавейки, на ногах — высокие кирзовые сапоги, в сапогах ноги грели байковые обмотки. Волжские острые дуновенья наполняли и послушника, и монаха каким-то сладко взрывающимся, бело-пламенным восторгом. Они никуда не торопились и готовы были тянуть плетеные верши, искать багор. Чинить, если надо, мотор — хоть до полуденной молитвы. Обретались монахи близ новозаложенного Чудова монастыря. Было их пока только пятеро. Всю хозработу они делали сами, сильно уставали, но свежая волжская рыба и принимаемое в чуть больших, чем это полагается, количествах церковное вино веселили тела их, ярили дух.

Сокол давно уже перестал глядеть вверх, на солнце.

Сделав круг, на этот раз большой, он вернулся к берегу и стал медленно крутящимся глазком обегать береговую линию, бугорки, скосы, часть мелко рябящей, буровато-свинцовой с желтой каймою воды.

Досада и ощущение опасности не покидали сокола. Чтобы унять эти нечасто посещавшие его ощущения, сокол сделал два пустых “ёма”, затем провел два игровых “хвата”, а после, веселя себя, ринулся вниз, имитируя настоящую добычливую атаку. Но поскольку ни уток, ни гусей внизу не было, сокол не стал выполнять всю атаку полностью и вновь продолжил ту же, что и прежде, линию движения по волжскому небу.

Ни приближение к воде, ни ложная игровая атака сокола не успокоили. Наоборот, падая вниз, он увидел, что и на плоту, и над плотом все стало хуже, опасней…

Тельце любой птицы окружено охранной зоной. Но охранная эта зона, охранная территория есть не только у тела птицы. Есть такая зона и у жизненных ее интересов. От двухсот метров и до десяти километров простирается эта зона: беда тому, кто нарушит ее границы!

Личное воздушное пространство сокола было нарушено. Вот потому-то тревога, проявляющаяся мелкой дрожью, забирающаяся глубоко под маховые перья и щекочущая нежную пупырчатую мездру, — никак не хотела уйти. И здесь до сокола, наконец, дошло: смущает его и беспокоит темное облачко, вьющееся над привязанным к плоту человеком. Именно это облачко нарушило личное воздушное пространство сокола, очерченное сегодня утром! И хоть облачко висело далеко внизу, ближе к стержню великой воды, — птице оно мешало. Мешало, несмотря на то, что сокол, не будучи, подобно орлу-холзану или той же скопе, властелином воды, не будучи пастырем и нежным поедателем плывущей в ней рыбы, змей, ужей, ужих, — всегда жался к берегу.

Вообще, ни рыба, ни рачье племя сокола к себе не влекли. Не было в них той смеси приязненного и отвратительного, не было в них той гордыни и обреченности, которые рождают влечение и любовь. Влекли же к себе сокола из всего плывущего по воде (помимо страстно выпасаемых им гусей, уток, птиц помельше) только ладьи и лодки, только сидящие и лежащие в них люди, которых соколу всегда хотелось сопровождать до самого конца их пути, до дельты, до гирла рек, вливаемых в низкие небеса. Сопровождать, чтобы охранять и оберегать их личное воздушное пространство, чтобы помогать им уходить в синеву, за осязаемые людьми пределы. Так охранял и оберегал сокол бога Ра, плывшего когда-то в узкой, грубоокрашенной в красный и синий цвет, с носом, завернутым назад, ладье. Так сопровождал он уходящих на утлых камышовых лодках в призвездные пространства сирийских и египетских авв.

Соколов было много. Душа у них была одна. Общими или похожими были их действия, их намеренья, их воспоминания и зыбкие сны. Вот и сейчас белый верховой сокол, сокол судьбы, сокол странствий, чувствовал: он действует так, как и надобно действовать каждому из соколов могучего Хорра, каждому из соколов великих пророков и радующихся жизни в бесконечном плаче пустынных авв…

Облачко висело почти над плотом. Сейчас оно стало совсем прозрачным, а еще недавно было темным, плотным. Эта игра плотностью и прозрачностью испугала, но и раззадорила сокола, и он, круто развернувшись, стал заходить на облачко слева, далеко и опасно отрываясь от береговой линии, от обрывов, скосов, от сыплющихся комков глины, от речного песка.