Анатолий Ткачев: Маленький старик

Здесь девочку считали некрасивой не из-за очков, пусть в самой безвкусной оправе. Скорей бы зрячего затуркали, когда б его сюда занесло. И если кто-то думает, что все очкарики забитые, безропотные, то крупно ошибается. Были у них и свои задиры-заводилы, и первые красавицы. Дискотеки устраивали, нервы учителям трепали. Нормальные здоровые люди. Только не видят. Наибольший интерес у обывателей могут вызвать спецклассы. Так как болезнь часто не ходит поодиночке, для каждого возраста отводился класс умственно отсталых. Были и такие, что ходить не могли, их в комнатах обучали. Есть школы для абсолютно слепых детей, но там Ярослав не бывал, не знает, как у них. В их школе слепых не водилось. Был когда-то парень, мог руками видеть. От белого цвета чувствовал тепло, от черного холод; перемежая цвета, научился читать и даже различать предметы на расстоянии. Учителя его в пример приводили, говорили — можно в себе такое же воспитать. Но никто не воспитал, и что дальше с тем парнем стало, учителя умалчивали. Наверно, пошел в УТОС, как все.

Обучение проводилось по адаптированной программе, отсутствовали необязательные предметы, рисование, черчение. Иностранный язык — немецкий, потому что самый легкий. Вместо трудов для наиболее плоховидящих — факультатив по музыке; рассказывали о знаменитых музыкантах, что в детстве зрения лишились, среди них автор “Гимна слепых”. На спортплощадке мяч гоняли, в “пекаря” играли. Общее правило — мальчиков не ставили на воинский учет: зрение — от ноль-четыре с коррекцией и ниже, выше сюда не принимались. Врачебный контроль, на каждого личное дело. Лечение, порой принудительное. Ни в одной школе нет столько лингофонной аппаратуры. Учебники с крупным шрифтом, вспомогательные таблицы огромны, у первоклашек буквы азбуки еле в портфель влазят. К доске не вызывали, письменными работами не загружали: не все могут тетрадь в клеточку от тетради в полосочку отличить. Отдельный предмет — грамота по системе Бройля. В библиотеке книги с пухлыми целлулоидными картинками, были и ноты по Бройлю. Журналы для слепых выписывали; страниц там, как в простом журнале, а по объему — больше “Войны и мира”; это какая ж “Война и мир” в переводе на бройльский? Хотя в последнее время такие книги меньше в ходу, кассеты куда удобнее и современнее. Учителя и по облегченной программе много не требовали. Чего зубрить, если дорога одна — УТОС, там кибернетика не нужна. Два слова сказал — отличник. Потому и растянуто обучение на год, восемь классов за девять лет. Экзамены не сдавали, на второй год не оставляли. Для желающих продолжить учение высших специальных заведений нет, на общих основаниях. Но таких желающих находилось очень мало, никчемность образования лучше всего понимали сами ребятишки. Единственное, чему учителя всерьез учили — жизни. Любыми путями добивайтесь группы, она для вас всё. Надо соврать — врите, надо взятку дать — давайте. Не стесняйтесь, вы вправе. И все ученики потом были благодарны за эту науку. Учителя бывают всякие, но в его школе были хорошие. Некоторые даже очки носили. В том бы ничего удивительного, если бы, как узнал Ярослав гораздо позже, очки не с простыми стеклами. Носили, чтобы учеников не превосходить.

Ярослав учился прилежно. В классе он был самый смирный, но не это причина прилежания. Бывает же, что человеку хочется учиться. Матему и физику не любил, притягивала история, литра, природоведение — там можно интересное узнать. Пацаны смеялись: “Секи, в академики собрался! Сиди, не рыпайся, писать-читать научился — и хватит с тебя”. Он это знал и учился. Когда пацаны в комнате балдели, кидались подушками, он в уголке зарывался в книги — лет до двенадцати еще мог читать. Оттого ему доставалось чаще других, дежурил чаще всех. Разочек попробовал научиться курить, и то осечка: пацаны в шутку подсунули сунули сигарету с ногтями. Но вообще школа ему нравилась. Кормят сколько хочешь, одежда бесплатная. Каждый день к кому-нибудь приезжали, гостинцы привозили. Особенно кто далеко живет — тем больше всего чудилось, что дети в заточении. Тогда Ярослав и обратил внимание, что у многих родители плохо видят. И у многих не было отцов. Ну, у слепых родителей слепые дети — ясненько. А вот почему у слепых детей отцов мало?

В школе первый приступ случился. На уроке. В сердце вдруг кольнуло иглой, все завертелось. Так с парты и грохнулся. Очнулся в комнате. Врач сделал укол адреналина. Просветили рентгеном и нашли врожденный порок сердца. Было ему тогда восемь. Мама не гадала о причине: тщетно было ожидать отделаться одним дефектом, плод в утробе отравлен целиком. Ярослав и ростом меньше мамы, хотя сыновья всегда больше. Мама говорила, отец у него высокий, да и она не из мелкоты. По всем статьям быть бы ему статным и зорким. Не пришлось. И белобрысый от того же, в теле пигмента нет, кожа не загорает. Альбинизм. Зато глаза получились голубые. Смотрится приятно — белые волосы и голубые глазенки. Если б они еще видели… И зачем так много ему одному?

Читать дальше