Владимир Вафин - Чужаки

Дети, держась за руки, помахали Саньке с Аленкой, стоявшим, обнявшись, в двери тамбура уходящего поезда.

В Миассе они простились с тетей Верой и пересели в автобус...

К водителю стоявшего на привокзальной стоянке «Москвича» подошел парень, сошедший с поезда, и, наклонившись к окну, быстро проговорил:

— Дядя, давай за автобусом. Да не боись, не обижу, — он протянул ему 500 рублей.

В салоне было жарко. Аленка склонила голову на Санькино плечо и уснула. В небольшом отдалении от автобуса по петляющей трассе двигался «Москвич».

До кордона Санька с Аленкой решили идти пешком. Она сняла босоножки и пошла босиком по мокрой от росы траве. Веселая и радостная она кружилась в танце. Глядя на нее и Санька ощутил прилив веселья. На тропинке Аленка наступила на шишку и невольно вскрикнула. Санька рассмеялся и взял ее на руки. Он нес ее, ласково заглядывая в глаза..

Вскоре они вышли к окаймленному лесом озеру. Вдали виднелись горы и нависшие над прозрачной водой скалы. Посередине озера были разбросаны островки. Взор притягивал самый большой остров с изумрудным на фоне голубого неба лесом с пушистыми облаками.

У Аленки невольно вырвался возглас восхищения:

— Красота-то какая!

Пройдя немного по берегу, они поднялись и пошли по тропинке, идущей через сосновый бор. Дорога привела их к дому деда. Он стоял у конюшни и седлал коня. Санька поднес ко рту руки и заржал. Конь встрепенулся и, подняв уши, ответил ему.

— Санька приехал, Чиграш! — радостно вскрикнул дед.

Его простое, открытое лицо сияло, глаза лучились добротой. Густая, черная с проседью борода не могла скрыть его радостной улыбки. Они обнялись.

— Вон какой вымахал! С деда будешь. Ну наконец-то выбрался! — похлопал он Саньку по плечу:

— Деда, я не один. Знакомься, это... Аленка, она моя... — Санька смутился.

— Можешь не говорить, по глазам вижу, кто она тебе! — ответил дед и, повернувшись к Аленке, представился:

— Меня Данилой Арсентьевичем величают. Можно просто — дед Данила. Ну, пошли в дом-то.

Он раздул самовар, поставил на стол нарезанные соты с медом. Пока они пили вкусный чай с мятой, дед Данила рассказывал Аленке о своей жизни на кордоне, о Санькиных проделках.

— Вообще-то он весь в меня, Чиграш!

— Дед Данила, а что такое Чиграш? — спросила Аленка.

— Чиграш? Это вроде голубь, да только дикий, — объяснил дед.

— Деда, пойдем покурим, — предложил Санька.

— Вы идите, а я со стола уберу, — поддержала Аленка.

Санька вышел во двор, по которому разгуливали куры. Петух Ангел гордо вышагивал между ними, выпятив свою пеструю грудь. К Саньке, виляя хвостом, подбежала собака, чем-то похожая на волка.

— Мухтар, здравствуй! Узнал! Хороший пес, хороший...

Собака встала на задние лапы и лизнула Саньку в лицо. Конь, жевавший овес, поднял голову и зафыркал, словно ревновал пса к мальчишке, потом угрожающе топнул ногой.

— Капитан, — приговаривал Санька, обходя коня со всех сторон и поглаживая его по гриве.

Дед набил трубку, закурил, опускаясь на завалинку, и спросил:

— Как дома-то?

— Деда, — нерешительно начал Санька, прикуривая сигарету, и, собравшись с духом, выдохнул: — Я сбежал из «спецухи». Меня туда весной упрятали. Хотели сломать, но мне...

И Санька рассказал обо всем...

Дед нахмурился и долго молчал, потом выбил трубку, крякнул и сказал:

— Вот что, Чиграш, истопи баньку, а к вечеру покашляем про тебя.

Попарившись, Санька сидел с дедом в предбаннике.

— Ну вот что я тебе скажу, Санек, — начал дед. — Дела ты натворил, прямо скажем, неважные. Так что, пока суть да дело, поживешь у меня. Вечером на остров вас отвезу.

Вечером дед с Санькой уложили в лодку вещи и продукты. Санька с Аленкой отплыли на остров, где им предстояло жить в маленьком домике.

— Хороший у тебя дед, — произнесла Аленка, когда они, прибрав в домике, легли спать.

— Деда? Он кремень, — с гордостью произнес Санька. — Вообще-то он знаешь сколько лиха хлебнул! Был чекистом. За то, что отказался расстреливать своего товарища, отсидел в лагере. Отсидел, но назад в Москву не поехал, остался жить здесь, на Урале. Встретил бабушку. Они тоже жили в городе. Это когда он уже похоронил ее, сюда перебрался, на кордон. Так теперь один и живет.

— Сань, а как ты попал в «спецуху»?

— А что тут рассказывать? Одного урода попросили потрясти, он деньги не отдавал. Ну, я его и припугнул «поджигом». Он начал выступать: «Не стрельнешь!», а я бабахнул, просто зло взяло... Сам даже испугался. Рану ему промыл, перевязал. А он заложил «калачам», те в школу. Ну и началось! В милиции сразу все вспомнили: когда кому лупанул, когда шампанское пил, когда завуча отматюкал, сколько уроков пропустил. У меня «поджиг» забирали смешно, как у рецидивиста какого-нибудь, целая группа приехала. Ну, потом отправили в «муравейник», в приемнике пропарился шестьдесят суток. Там нас свободу любить учили. Потом уже и «спецуха», там свои законы: всякие «воры», «роги», менты. Они хотели, чтобы я им задницу лизал. Пришлось показать, что у меня свой кодекс. Но, кажется, переборщил. Одному так вломил, что у него челюсть на бок съехала и уже не вернулась назад. Пришлось уходить в побег.