Владимир Вафин - Чужаки

— Я, как обергруппенфюрер Мюллер, никому не верю, только себе. И потом, черный ход должен быть. Если накроют, то через норку выползем. Береженого Бог бережет, а небереженого... — Рэмбо метнул взгляд на Доллара.

— ... конвой стережет, — договорил Доллар.

Зал Дворца культуры был заполнен до отказа. Его стены сотрясались от грохота рок-музыки, и воплей возбужденной толпы. Девчонки визжали от восторга и возбуждения. Некоторые из них забирались на спины своих парней, чтобы поглазеть на музыкантов в черных кожаных костюмах, блестевших при свете разноцветных софитов.

В нескольких сантиметрах от края сцены, широко расставив ноги в белых с металлическими заклепками штанах и сапогах со шпорами, пел солист в застегнутой под горло черной кожанке. Он что-то кричал, то и дело выбрасывая вперед правую руку, а левой прижимая к губам стальную рукоятку микрофона с большим круглым набалдашником.

«Так-так-так». Палочки в руках ударника мелькали с поразительной быстротой. Разгоряченный, он даже не заметил, как от очередного удара на деревянные доски сцены полетела одна из тарелок. Она покатилась за кулисы, оторвавшись от крепления и увлекая за собой штатив.

«Басист» с «ритмачем» умело заводили зал, совершая на одной ноге «турне» из одного конца сцены в другой.

Санька оставил все попытки разобрать текст песни. Рев мощной аппаратуры давил на уши. Наконец соло-гитарист вывел последнюю ноту... Зал взорвался свистом и воплями. Под рев толпы группа отключила гитары и ушла со сцены, куда тут же бросилось несколько поклонниц.

На сцену вышел молодой парень в костюме-«троечке» и объявил:

— Ну как? Вам понравилось? — обратился он к залу, который вновь потонул в море оваций.

— В таком случае мы продолжаем. Я представляю вам еще одну участницу нашего фестиваля. Встречайте! Алена Кораллова!

На сцену под аплодисменты зрителей и свет прожектора-пушки вышла девушка лет пятнадцати. Легким движением руки она отбросила со лба светло-русые волосы и поднесла к губам микрофон. Из колонок полилась спокойная, грустная мелодия, охлаждая и успокаивая зрителей.

На площадке перед сценой зрители разбились попарно и закачались в такт песни.

Санька не мог оторвать взгляда от девушки. В ней было что-то такое, чего не было в других девчонках. Ее приятный, мягкий голос манил и очаровывал. Слушая его, он ощущал в себе какое-то непонятное волнение и чувствовал резкие толчки сердца.

— Кто она? — спросил он стоящего рядом Рэмбо.

— Аленка? Она из детского дома. Нравится? Но только не тебе одному, — он оценивающе посмотрел на девушку. — На нее уже Марсель глаз положил, крутой парень! Ходят слухи, что он якобы, в рэкете.

«Чайки стонут и кричат тебе вослед...», — пропела Аленка и нечаянно встретилась с Санькиным взглядом. Он вздрогнул.

Аленка допела песню до конца и, поклонившись залу, хотела было уйти, но к ней вдруг подскочил парень с пышным букетом роз.

— Спасибо, — поблагодарила она в микрофон.

Зал разразился бурей аплодисментов.

— Однако Марсель на такой «веник» разорился! — присвистнул Рэмбо.

Кто-то хлопнул его по плечу. Он обернулся.

— Рэмбо, «базар» есть, — громко сказал коренастый парень в кожанке, стараясь перекричать орущую толпу.

— Косолапый, что за «базар»? — удивился Рэмбо.

— Наци сегодня вылезают, — зашептал парень ему в ухо, — они на площади Ленина свой флаг хотят повесить. Рубан собирает кодлу. Ты идешь?

— О чем базар? У меня на эту мразь чесотка. Серега, хочешь развлечься? Доллар, пошли, — позвал Рэмбо, выбираясь из толпы.

Санька посмотрел на уходившую со сцены Аленку. Все время оглядываясь, он нехотя выбрался из зала.

Санька, Рэмбо и Доллар, крадучись, подобрались к голубым елям, за которыми прятались пацаны.

— Здорово, Рубан, — поздоровался Рэмбо с парнем, играючи щелкавшим механической машинкой для стрижки.

— Сколько вас? — спросил Рубан.

— Трое, но мы в тельняшках. А машинка тебе зачем?

— А с Фюрером должны «ирокезы» прийти.

— Рубан! — выпалил подбежавший пацан. — Идут! Здорово, Рэмбо!

— Цыц, Фома! Закройте едальники! Обойдем их со стороны гостиницы, — распорядился Рубан.

К памятнику Ленина направлялась группа подростков в кожаных куртках с блестящими заклепками и с гребешками волос на головах. На рукаве одного из них Санька разглядел повязку с фашистской свастикой.