Пол Тот: Сети

Его комната, пропитанная запахами сваленной на кровать верхней одежды, сама по себе опьяняла. Теперь он сам был своим лучшим другом, овладев собой полностью.

После ухода гостей отец извинился.

– Знаю, это тяжело, но нельзя нырять в мир фантазий, прикидываясь, будто реальности не существует.

Позже в ту ночь Морис видел отца, прислонившегося к балконным перилам. Он потягивал виски и глядел на небо, словно думал, что покойная жена превратилась в новое созвездие.

Морис слышал, как открылась дверь гаража. Помчался вниз по лестнице, перехватил Шейлу на кухне, застав в тот момент, когда она бросила на стол сумочку.

– Что это? – спросил он, подхватив каталог.

– Пока ты писал, я вместе с Холли ходила на курсы. По фехтованию, если тебе это надо знать. Но больше не пойду.

– По-моему, тебе было б полезно.

– Просто хочешь, чтоб я похудела.

– Я не жалуюсь.

– По-моему, ты всем недоволен.

– Меня не волнует, толстая ты или худая. Увидишь картину…

– Пожалуйста, – сказала она, – я об этом говорить не хочу.

Морис бросил каталог.

– Ну, если больше туда не пойдешь, тогда зачем заказывать полный костюм?

Он вернулся в студию. Набросок уже закончен, скорее выразительный, чем точный по форме. Изображение улыбки, которое, если дело пойдет хорошо, достойно занять место в «Анатомии» Грея: «Особенности улыбки в среднем, пока еще не достигнутом возрасте».

Он бросился дописывать портрет, не совсем понимая, что его толкает – он сам, Шейла или даже Иона, то есть опять же он сам. Замаячил последний предел. Может быть, именно это и хотел сказать Иона. Морису даже пришлось признать, что портрет – больше способ остановить время, чем что-либо другое. Улыбка Шейлы обращена к зимнему югу, и, благодаря Морису, хмурость останется позади.

– Вот ты и высказался, – сказал Иона. – У тебя присутствует смутное представление о некой магии, которой никогда не бывает. Помнишь, как надеялся с помощью пьянства выгнать себя из собственной головы? А заработал одну головную боль.

– Сделай одолжение, оставь меня в покое.

– Правильно, беги к себе в спальню, продушенную одеколоном. Но часы тикают, пока ты спишь. Пески с берегов Мерси уносятся ветром, и ты этого не остановишь.

– Я иду спать.

В спальне Морис закрыл глаза, но, даже не глядя, чувствовал присутствие Ионы.

– Тебя одолевает сонливость, – сказал Иона, – сильно, сильно. Погружайся поглубже. Глубже, глубже.

– Никуда я погружаться не буду. Уйди.

– Слушай меня, Морис, пока не слишком поздно.

– Не хочу видеть сны. Я хочу просто спать.

Вскоре Морис поплыл с балкона к морю, вылезши из шкуры Шейлы. Позади лежала змеиная кожица брака. Впереди на побережье Мерси широко расплывалась школьная рыбья стайка.

– Следуй за ними, – сказал Иона.

Ему надоела пара, в которую они превратились. Совместное воображение создало двух новых людей, оба в глазах друг друга не признаны. Не узнают, не нащупывают обратного пути к тем, кем были, не пометив этот самый путь вехами.

Впереди серебристая волна поворачивала то под одним, то под другим острым углом. Куда они направляются? Куда их направляют?

– Поторопись, – сказал Иона. – У нас не так много времени.

Другие рвутся на юг. А он рвется на север. Холодает.

– Ты почти в Канаде, – сказал Иона. – Вот тебе и ответ.

Он уплывал от власти Шейлы к своей собственной. Вынырнул на поверхность, помедлил в лунном свете под одобрительные крики чаек:

– Мистер Мельник, мы вас понимаем. Следуйте за нами к земле без Шейлы.

Вдруг ему никогда не вернуться назад?

– Да я просто решил окунуться.

Умело маневрируя хвостом, он вернулся, поправил одеяла, чтоб они удержали его на месте – навес, смытый приливом.

– В другой раз подальше зайдешь, – сказал Иона, но Морис отогнал его жестом и положил руку на плечо Шейлы.

Ложиться было слишком рано, но Шейла, измучившаяся всем телом на курсах, скользнула к Морису. Он положил руку ей на плечо; она постаралась проигнорировать. Иногда его присутствие в постели кажется властной захватнической оккупацией. Она скрестила руки. Его ладонь упала на матрас.

Она закрыла глаза. И увидела сон. Морис прыгнул с балкона к самому океану. Как может такой толстяк улететь в такую даль – выше ее понимания. С балкона виднелись брызги, которые он поднял, плюхнувшись животом в воду, после чего пошел вниз, как якорь.

Она задумалась, не прыгнуть ли следом, но, опустив глаза, увидела не хвост, а неуклюжие ноги. У нее не жабры, а ребра. Вдобавок она растолстела даже больше него. Не беременна ли?