Эндрю Миллер - Оптимисты

Выключив лампу в гостиной, она оставила гореть свет в коридоре и маленький ночник на кухне.

— Ступай тише, — сказала она.

Ее комната была рядом со входной дверью, ванная — по другую сторону коридора. Сидя на краю кровати, Клем ждал, пока она выйдет из ванной. Стены в комнате были лиловые, потолок — белый. Его начало лихорадить. Поднявшись, он принялся кружить по комнате, обхватив себя руками за плечи, глядя на фотографии Эмиля, вазочку с шелковыми цветами на трюмо, разбросанные у постели журналы. Она вошла — босоногая, без следов косметики, в бело-голубом японском халате.

— Ты еще не разделся, — сказала она.

Быстро, скинув одежду на пол, он разделся. Остановившись напротив, она дотронулась рукой до его лица, груди, пальцы у нее были прохладные. Потом подошла к туалетному столику, зажгла восковую свечу медового цвета, выключила верхний свет и сбросила халат. Бок о бок они легли на кровать.

— Только тихо, — сказала она, — Шуметь нельзя.

Взяв его руку, она сжала ее между бедер. Он склонился над ней, целуя лицо, грудь, чувствуя пальцами ее влагу. Она попросила его взять в рот сосок груди и, когда он, крепко охватив губами, начал сосать, издала приглушенный стон наслаждения. Они двигались в общем ритме; она оказалась сильным партнером. Когда Клем попытался оказаться наверху, она опрокинула его на спину и оседлала, охватив ногами, — покачивающиеся в промежутке между телами соски скользили по его коже. В желтом, медовом свете, охваченные желанием, они всматривались друг в друга, словно надеясь увидеть во взгляде партнера отражение внутренней жизни, следы, оставленные вырвавшейся на поверхность душой, как остается рябь на поверхности воды от ударов хвоста белобрюхого карпа. Когда их движения стали чересчур энергичными, чересчур шумными, она замедлила ритм, прижавшись к нему с жаркой улыбкой. Языком он слизывал с ее шеи пот. Бедра ее лоснились. Она крепко прижалась к нему, потом прогнулась назад, потом прижалась опять и, просунув между ними руку, длинными пальцами, отвернув в сторону лицо и издавая горловые звуки, словно рыдания о минувшем, начала торопить наступление экстаза.

Две-три минуты они лежали в обнимку, словно выброшенные на берег жертвы кораблекрушения, потом, оторвавшись от него, она подобрала с пола халат и вышла из комнаты.

— Не гаси свечку, — попросил он, когда Лоренсия вернулась; она забралась к нему под одеяло. — Ты знала, что мы будем этим заниматься?

— Нет, — ответила она. — Откуда бы я знала? А ты?

— Вообще-то, нет.

— Но надеялся?

— Конечно, — засмеялся он. — Конечно надеялся.

Спал он крепко, без снов. Когда проснулся, свеча почти догорела, пламя дрожало на фитиле, как рябь на воде, расплескивая по потолку отблески света. С соседней подушки Лоренсия смотрела на него широко открытыми глазами.

— Что это? — шепотом спросил он.

С лестничной площадки послышались шум и лязганье лифта. Через минуту в замке входной двери провернулся ключ, кто-то отворил и мягко закрыл дверь. Лоренсия поднесла палец к губам. Шаги, на секунду замерев напротив дверей спальни, удалились в сторону гостиной.

— Не обращай внимания, — прошептала она.

— Кто это?

— Постоялец, — ответила она («un locataire»). — Возвращается поздно и рано уходит.

Шаги опять приблизились. В ванной раздался звук падающей из-под крана воды, мужской кашель, шум сливаемого бачка. Потом незнакомец опять скрылся в глубине квартиры.

Интересно, почему она ничего не сказала о нем раньше? И где он ночует, этот постоялец? Может, за гостиной есть еще одна комната, входа в которую он не заметил? Он собирался расспросить ее, но заметил, что она уже закрыла глаза и, видимо, заснула. С легким чувством ревности вспомнился мускулистый молодой человек — как там его звали? Жан? Уж не он ли снимает здесь комнату? Но с чего бы? Почему это лезет ему в голову? Сдавать комнату — очень разумная идея, особенно если она работает в ФИА только на полставки и при этом приходится платить за уроки музыки и дорогие велосипеды. Он лежал и прислушивался, но слышал только, как по окну мягко бьет дождь, а за несколько улиц вдалеке разворачивается машина. Найдя под одеялом ее ладонь, он осторожно накрыл ее своей; не просыпаясь, она что-то пробормотала, возможно его имя, и он заснул.

Когда Клем проснулся в другой раз, свеча уже погасла, и, пока он не уловил ее ровное дыхание, ему на секунду показалось, что он опять лежит в комнате дачного домика в Колкомбе и что опять перегорели пробки. Сдвинувшись к своему краю кровати, он тихонько опустил ноги на пол, потом нагишом пересек, словно вплавь, черноту комнаты, достиг темной двери и очутился во мраке прохода. Когда он потянул за шнур выключателя в туалете, внезапно хлынувший свет заставил его зажмуриться. Электронный циферблат часов на полке над ванной показывал 4.47. Помочившись, он опустил сиденье и вышел, не слив воду. Клем не знал, где в коридоре выключатель, и добрался до кухни при слабом свете, просачивающемся из ванной. Кухонная дверь оказалась закрытой. Войдя, он наполнил стакан минеральной водой из холодильника, выпил и наполнил опять, собираясь взять его с собой в спальню. Он уже почти закрывал дверь, представляя уже, как он опять оказывается рядом с Лоренсией, прижимается к ней, но вдруг остановился, поднял голову и принюхался. Пахло пищей — курицей, маслом, чуть-чуть табаком. И чем-то еще — тот же запах, который он уловил в ванной, только сильнее.