Паскаль Брюкнер - Любовь к ближнему

– Ты был бы убедительнее, если бы не поднял грот.

– Это автоматически, я не виноват.

– Знаю, что не виноват, и не насилуй себя. Твое тело говорит за тебя… и за меня.

Она заткнула мне рот. Через пять минут мы вошли под козырек «Гранд-отеля» на улице Скриб. Портье в сюртуках провожали нас улыбками, приподнимая шляпы. Они наверняка были с ней заодно, служили зазывалами и получали комиссионные. Она без слов схватила меня за руку и потащила через вестибюль, залитый ледяным светом, обогнула людный салон под стеклянным куполом, остановилась перед лифтом. На площадку из искусственного мрамора выходили двери четырех лифтовых шахт. Я не сопротивлялся, слишком был ошеломлен. К счастью, у дамы оказался при себе магнитный ключ, так что нам не пришлось идти к стойке администратора, где я бы сгорел от стыда под взглядами обслуги. Я молча шел, опустив глаза, твердя себе: я никого не вижу – и меня никто не видит. Флоранс, то тыкая мне, то обращаясь на «вы», тихо шептала упреки и слова ободрения, но я ее почти не слышал. Вместе с нами в лифте ехала дама в шляпке и два туриста в пляжных шортах, у которых покраснели от смущения не только лица, но и руки. Я боялся, как бы кто-нибудь из них не посмотрел мне в глаза и не воскликнул во весь голос: «Вам не стыдно?» Мы шли по нескончаемым коридорам, пока не остановились перед лакированной дверью, на которой красовался золоченый номер «480». Я сложил цифры, я ведь математический маньяк.

4 + 8 = 12, 1+2 = 3. Что означает тройка? Три дня счастья, три дня бед, новое трио? Стоило нам войти, женщина закрыла мне рот ладонью и приперла меня к стене.

– Да заткнись ты, наконец, надоел!

В номере трудился почем зря могучий кондиционер. Она положила сумочку, села на кровать и небрежно похлопала ладонью по подушкам.

– Иди ко мне, дурачок, покажи, что у тебя за душой. Не бойся, наказание будет легким. Я тебя не съем. Вернее, съем, конечно, но от тебя ничего не убудет.

Что за клоака меня затягивала! Еще не поздно сбежать, хлопнуть дверью.

– Раздень меня, пожалуйста. Прояви хотя бы немного вежливости. За это я тебе и плачу.

Мне пришлось аккуратно снять с нее бежевый льняной жакет, расстегнуть юбку, избавить от туфель на высоком каблуке, причинявших ей боль, от жары у нее распухли ноги. Она решила остаться в трусах и бюстгальтере еще на несколько минут, пока я приму душ. Без одежды Флоранс выглядела более изящно и привлекательно. Нагота ее молодила, ее тело старело не так стремительно, как лицо. Наверное, она была раньше красоткой, до сих пор вспоминала мужское восхищение. Я впервые собрался изменить Сюзан, да еще с женщиной по меньшей мере лет на двадцать старше меня. Это должно было меня угнетать, но я не чувствовал ни малейших угрызений совести. Происходившее казалось слишком невероятным, чтобы в него можно было поверить. Я оказался в параллельном мире, поступки в котором были не в счет. Тем временем разразилась гроза. Хлынул ливень, сотрясавший стены и двойные окна гостиничного номера, усугублявший нашу близость. Не буду врать, я был безумно возбужден, и Флоранс, оснастившей меня латексным чехлом, пришлось умерять мой пыл. Как только мы закончили, она включила телевизор и перестала обращать на меня внимание.

– Теперь можешь идти, я приму ванну. Сегодня вечером я встречаюсь с другом.

Эта встреча с «другом» меня оскорбила, словно я приобрел на нее права собственности. Из объекта вожделения я моментально превратился в использованный смятый стаканчик. В вежливости больше не было необходимости. Я молча оделся, нашел под кроватью носки, застегнул рубашку, но перед уходом замялся. Моя партнерша смотрела биржевые новости по каналу «Блумберг». Видя, что я кружу по номеру, она поцеловала меня на прощание, похлопала по заду и подтолкнула к двери. Я был в таком смятении, что забыл отдать ей деньги. Я выдавил застенчивое «До свидания, мадам» и очутился в широченном коридоре четвертого этажа, застланном таким пушистым ковром, что мне захотелось пройтись по нему босиком. Мне не было ни грустно, ни стыдно, наоборот. Я спустился вниз по лестнице, разглядывая по пути гобелены на сельские сюжеты, мебель в псевдоимперском стиле, изображения старого Парижа. Я был уверен, что никогда больше здесь не окажусь. И больше не походил на того трусишку, которого привели сюда часом раньше. Снаружи уже не было дождя, воздух стал немного прохладнее. Солнечные лучи, достигавшие Парижа, теряли силу, пройдя через слой смога и источаемого тротуарами пара. Город сам вырабатывал противоядие, защиту от летней духоты. Наступил час безмятежности, когда дневные заботы, как и зной, остаются позади, праздношатающиеся с закатанными рукавами облегченно рассаживаются на террасах. Я заметил свободное местечко в кафе, заказал пиво с лимонадом и с полуопущенными веками, ни о чем не думая, стал вкушать сладострастие сумерек.