Дина Рубина - Синдром Петрушки

– Ах ты сволочь… Сволочь, гад… Ты хоть понимаешь, что творишь?

Он поднял затравленные глаза, ускользающие от моего требовательного взгляда, и выдавил:

– А ты? Ты хоть понимаешь, что со мною станет, если с ней случится что-нибудь ужасное?..

Я наклонился над столом и внятно проговорил:

– С ней уже все случилось. Самое ужасное. Когда человек чувствует и говорит, что у него забрали душу, – ужаснее ничего быть не может.

Я знал, что это – запрещенный прием. Удар ниже пояса. И бил намеренно и точно, понимая, что сейчас шоковая терапия – единственный и последний шанс спасти Лизу. Спасти Лизу, а значит, и его самого, безумца.

– Ты и есть тот маньяк, что на нее напал, – сказал я. – Отпусти ее! Отпусти ее внутри себя. Она – твоя больная жена, но не твоя собственность.

– Собственность… – Он горько усмехнулся и умолк. И вновь я вспомнил ту болванку, что меняет не только выражение лица, но самую свою суть в зависимости от ракурса и падающего на нее света. Чуть изменен поворот головы – и вот исчезли жесткость и угрюмый эгоизм творца, уступив место одной лишь страдающей нежности…

Он медленно проговорил:

– Месяца полтора назад я познакомился с отличным мужиком. Он – коллекционер кукол, историк, античник. Так и сыплет цитатами из древних… Цитировал старинный манускрипт, что-то из огрызков александрийской литературы… Там – об одном маге, что создал мальчика из воздуха и взял к себе на службу.

– Из воздуха?! – недоуменно переспросил я.

– Да. Из воздуха… – И продолжал, не глядя на меня. – Там даже процесс описан: из воздуха в воду, из воды – в кровь, из крови – в плоть… «Уплотненный в плоть» – очень образно, да? И, мол, это гораздо труднее того, что сделал Создатель, слепив человека из глины.

– Ну?.. – Я не понимал, зачем он сейчас рассказывает об этом, именно сейчас, в тот момент, когда мы наконец всерьез заговорили о нем, о Лизе. Я даже подумал, что он вновь пустился в рассуждения о своих куклах, все о тех же проклятых своих куклах, и поймал себя на том, что скоро, кажется, я так же, как и Лиза, возненавижу всех кукол в мире.

– Да, да… – заторопился он, видимо, опасаясь, что я прерву его, не дам договорить. – Да, он создал из воздуха мальчика и душу его взял к себе на службу, тем самым убив в нем человека, личность. Так вот… – Он поднял на меня свои удивительные, сквозные седые глаза, как бы глядящие не на тебя, а совсем в иные пространства, – бывают минуты, когда мне кажется… когда я чувствую себя именно тем мальчиком, созданным из воздуха и «уплотненным в плоть», чью душу Создатель или Тот, другой – кто-то из них двоих, – взял к себе на службу. А вот к кому из них я взят на службу, в чем этой моей службы смысл и, главное, чья я собственность… этого в отличие от Лизы не знаю…

У него такое лицо было, что мне стало страшновато. Мне стало страшно и очень тошно… Выходит, я все же полез в их колючие дебри: сам оцарапался и его шкуру в кровь изодрал.

– Ладно… – смущенно выдавил я. – Допивай уже пиво, едем домой. Сил больше нет смотреть на эти сиськи и зады. Там Лиза ждет… и мы ведь еще должны Эллис отвозить? Кстати, ты где ее ос тавил?

– В артистической…

Он сидел, по-прежнему не поднимая глаз от тарелки. Как он всегда умудрялся – в любой ситуации, в окружении любой публики – погружать себя в капсулу совсем иного воздуха, иного освещения, иной плотности пространства! Вот и сейчас, с этим своим средневековым желчным лицом, он выглядел настолько трагически значительным, настолько более реальным, чем пошлый задник с сальными вздохами музыкальной сопроводиловки стриптиза; казалось даже странным, что манекены за его спиною двигаются, словно живые.

– Ты ее, надеюсь, запер в этой обители святости?

Он невесело усмехнулся и сказал:

– Ее можно не запирать, к ней никто не приблизится. Ее боятся, разве я тебе не говорил? Ее люди боятся, как… сушеных голов на поясе у шамана твоих австралийских бушменов. Или как мумию… Восхищаются и предпочитают держаться подальше. Ее можно забыть на остановке трамвая, в супермаркете… Ничего не случится. Видел, как осторожно тыкал в нее пальцем таксист?..

Мы поднялись и пошли мимо сцены, мимо изящной кукольной сцены, оскверняемой жилистыми ногами на лошадиных копытах; мимо всего этого бесхозного, принадлежащего всем и никому женского контингента грудей, животов, пупков, сосков…

Он шел впереди меня по плохо освещенным коридорам закулисья, отрывисто бормоча:

– С компьютером ты прав, прав… Я куплю ей компьютер, завтра же куплю, вот на эти самые деньги… Я найму кого-нибудь, чтоб ее учили… Пусть приходят домой давать уроки…