После этого моего визита Толик, круглолицый, с простым лицом, стал для меня еще удивительнее, чем был. А был он потому удивительный еще с начала, что у него было лучшее в городе собрание старых и редких книг. Толику я обязан помимо знакомства с «Введением в психоанализ» (мне было двадцать лет тогда) также встречей с Хлебниковым. Трехтомник Хлебникова я тоже переписал от руки, правда без примечаний, хотя очень хотелось переписать и примечания.
Я отношу Мелихова к числу людей, приложивших усилия, чтобы образовать меня. Их немного. Чурилов. Анна Моисеевна. В изобразительном искусстве меня наставлял Бахчанян. Интересно, что Чурилов и Мелихов, оба мои ранние учителя жизни, умерли в течение месяца друг за другом. Чурилов 30 декабря 2008 года, а Мелихов 27 января 2009 года.
Он был старше меня на несколько лет. На своем филфаке он познакомился с девочкой из номенклатурной семьи. Краснощекая и очкастая Анна Волкова оказалась дочерью, как мне тогда сказали, «рыб-мясо-треста». Как в точности называлась должность Волкова-старшего, определить не представляется возможным. Родители Анны Волковой не были счастливы от того, что их дочь «встречается», как тогда говорили, с сыном дворничихи, но в конце концов смирились, убедившись, что их дочь крепко слиплась с сыном дворничихи. Толик был начитанный и, видимо, интересный девушкам парень — вероятно, и Анне было с ним интересно. Родители смирились с фактом, к тому же очкастая Анна оказалась девочкой упрямой и неслабой. Толика приняли, но решили облагородить. После окончания филфака его устроили инструктором в обком комсомола. Он надел галстук и стал ходить по Сумской улице мимо «Автомата» (закусочная, где собиралась богема Харькова) на работу в здание обкома партии на площади Дзержинского. Мы его дружно запрезирали тогда. В довершение всего он сменил сумку на ремне на портфель! Видимо, это была злая воля родителей Анны Волковой. Толик теперь жил у них, в их квартире, пошел в «приймы», как говорили тогда на Украине, стал «приймаком».
Я продолжал поддерживать с ним отношениям. Я давал ему читать свои свеженаписанные стихи. Так сложилось, что я не стеснялся его, сына дворничихи. Я тогда искал свой собственный поэтический стиль, и потому писал километрами. Мелихов, прочитав очередные мои творения, хмуро доставал их из портфеля. Не смотря мне в лицо, он отчитывал меня, впрочем, не зло, хотя и твердо: «Плохо, Эд. Пиши, напрягись, чтобы было твое и только твое…»
Наконец через год моих трудов, в 1966-м, Мелихов — был вечер, я поймал его в «Автомате» — сказал мне: «Ну вот, теперь ты поэт, Эд. Настоящие свои стихи написал. Мне никогда не удавалось написать таких». Мелихов стал грустным. Будучи отличным критиком и ценителем чужих талантов, он не был творчески талантлив сам. А среди тех стихов, которые он тогда признал как «мои», было, я помню, стихотворение «Книжищи», которое я всегда с тех пор включаю в собрание моих избранных стихов.
В дальнейшем его судьба оказалась трагической, и виной этому послужила его новая семья. Косвенная вина лежит, конечно, на них. Видимо, убедившись, что душа Мелихова не лежит к работе инструктора обкома комсомола, его новая семья решила дать ему работу, соответствующую его интересам. Внезапно он был назначен директором магазина «Военная книга». У него оказалось под началом двадцать три сотрудника. Планы его были грандиозны, я помню, он раскрыл мне их как-то вечером там же в «Автомате». Он еще был инструктором, был с портфелем, галстук он снял, мы пили портвейн.
— Возьму наших ребят на работу. Леню Иванова, он и в книгах разбирается, и книгоноша из него отличный. Не всех сразу сотрудников сменю, но постепенно старперов поувольняю. У них там такая свалка макулатуры, даже запах стоит, как в мертвецкой. Тетки в шалях разгуливают. И это «Военная книга»! Заведу отдел новинок современной литературы. Ими и буду торговать, на них план стану делать. Сейчас столько книг интересных выходит, а она плесенью покрылась, эта «Военная книга».
Мечтам его не суждено было сбыться. Уже тормозился тот разгон в современность, взятый Хрущевым, уже сидел на троне Брежнев, оттепель кончилась, страну подмораживали. «Интересные» книги еще выходили, поскольку часть из них зачали еще при Хрущеве, а часть продолжала выходить по инерции. Но страна застывала. Застыл, видимо, и Толик Мелихов, сын дворничихи, книголюб, книгоноша, неплохой продавец книг.
Я съездил в Москву в 1966-м, не закрепился там, вернулся, но убежал окончательно уже в следующем, 1967, году. Моя новая жизнь так захватила меня, что я редко вспоминал об оставленных в Харькове друзьях.
Читать дальше