Луи де Берньер: Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана

Иногда незнание бывает весьма выгодно; кабы знал, не обладал бы всем, чем сегодня владею, – а это значительно превосходит мои ожидания и гораздо больше, чем я заслужил.

Главное, ничего бы не произошло, будь я местным жителем, а не странствующим и не очень удачливым музыковедом по народным мелодиям Анд, которые я собирал в антологии и публиковал. Думаю, их покупали только престарелые хиппи; разодетые в пончо и сомбреро, они играли в университетских клубах Западного побережья, но даже не умели правильно произнести кастильское «о» в конце слов.

Я путешествовал по стране в поисках мелодий для чаранго [8]в пентатонике и проезжал мимо церкви в Ипасуэно, где шла заупокойная служба по полицейскому. Из любопытства я вошел и встал у дверей – и так впервые услышал «Реквием Ангелико», сейчас настолько известный, что нет нужды о нем рассказывать. Его исполняла группка музыкантов на мандолах, кенах [9]и фисгармонии, и даже в таком звучании он довел до слез всех собравшихся, не исключая и меня.

Я подумал, что это народное произведение, и в невероятном волнении быстренько занес его в записную книжку. В путешествии по сьерре мелодия беспрестанно крутилась у меня в голове, и вот однажды утром я проснулся, уже зная, как ее переложить для струнного квартета. В страшной спешке, чтобы идея не ускользнула, я записал аранжировку, а добравшись до столицы, тотчас отправил ее моему издателю в Мехико.

Все остальное уже история. Успех реквиема пробил ему дорогу в Соединенные Штаты, оттуда он перенесся во Францию, разошелся по всей Европе и стал темой румынского фильма, победившего на Каннском кинофестивале, – возможно, благодаря одной музыке. А я в результате весьма разбогател на авторских отчислениях, так что легко представить мою тревогу и огорчение, когда выяснилось, что музыка вовсе не народная, а сочинил ее знаменитый Дионисио Виво из Кочадебахо де лос Гатос. В юридическом отделе моего издателя царила впечатляющая паника, и в конце концов мы с юристом компании отправились в Кочадебахо де лос Гатос, чтобы разрешить проблемы, пока они не возникли.

Путешествие верхом на муле было ужасно трудным, заняло четыре дня, и когда мы прибыли в этот незаурядный город, населенный исключительно оригиналами, сначала показалось, что поездка была напрасна. Как выяснилось, сеньор Виво в полном неведении, что и его мелодия, и сам он знамениты на весь мир. Он очень удивился и лишь сказал, что нам следует делить доходы пополам: хоть он и сочинил мелодию, аранжировку написал я. Он показал мне собственную аранжировку, и я с изумлением обнаружил, что она удивительно похожа на мою, только оркестрована, конечно, для других инструментов. Мой юрист прямо-таки вцепился в возможность полюбовного соглашения, а сеньор Виво нисколько не возражал, чтоб договор не имел обратной силы, – то есть я мог оставить все отчисления, которые уже получил.

Проведя несколько дней в удивительном городе, где разводили ручных черных ягуаров, где среди строений инков обитали люди, исповедовавшие самую просвещенную и близкую мне религию, о какой доводилось слышать, я горячо полюбил это место и решил остаться, несмотря на его оторванность от мира.

Я выбрал домик на окраине; откопать его из ила мне помогли несколько жизнерадостных личностей, родом из Чиригуаны – поселения, разрушенного наводнением несколько лет назад.

Идеальное для меня место: я нуждался в свежем горном воздухе, пространстве и уединении; здесь ощущается присутствие древних богов и духов природы. И здесь же, если есть настроение, найдешь впечатляющие пирушки и добрый юмор.

Я выбрал пустую халупку, потому что она располагается на солнечной стороне долины и довольно высоко – из нее славный вид на город; она хорошо продувается ветерком, что ослабляет одуряющую порой жару. Мне потребовался целый год, чтобы сделать домик годным для жилья.

Для начала я расчистил колодец, обвалившийся и забитый илом с камнями. Мне помогал француз по имени Антуан – человек весьма развитой; он выбрал жизнь здесь, потому что привязался к переселенцам, с которыми сюда прибыл. Как многие французы, он чрезвычайно любил пофилософствовать о женщинах и был женат на некоей Франсуазе, вроде бы излечившейся от ужасного рака туземными способами.

Два месяца мы чистили колодец и укрепляли его стенки, а на дне я нашел череп младенца, который, полагаю, бросили туда на жертвоприношении в давние времена. Я храню этот крохотный череп на книжной полке для собственного ренессансного «memento mori» [10]и часто размышляю о его трагической истории. По счастью, на дне колодца была вода, и, помнится, я сказал Антуану – странно, что вода под склоном горы, а он ответил: «Бывают вещи и почуднее».