Луи де Берньер - Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана

Как выяснилось, транспортировщик смог добраться лишь до границы селения, поскольку не вписывался в кривые улочки. Смекалистый водитель сдавал задом километра три, пока не нашел места для разворота, чем привел в бешенство тракториста, который, к несчастью, оказался позади и тоже был вынужден пятиться. Затем транспортировщик проехал задом сколько мог в направлении Санта Мария Вирген и сбросил гигантскую бухту на ровном пятачке – насколько можно надеяться отыскать ровный пятачок в стране лавин и ущелий. Бухта милостиво раздумала самостоятельно отправиться на радостях в местечко с большим гравитационным покоем, а водитель прошествовал в поселок.

В селении, находившемся тогда в хватке базуко, он нашел только бессвязно бормочущих жертв пагубной привычки; вялые, с затуманенными глазами, они торчали в дверных проемах. Толку водитель ни от кого не добился, и у него сложилось жуткое впечатление, что он разговаривает со скелетами давно умерших, просто обтянутыми кожей и похожими на живых. Сбитый с толку, но помня матушкино присловье – «не нашего ума дело», – он уже готов был уйти, когда его окликнул учитель Луис, спускавшийся по горной тропинке. Они вдвоем отправились назад, и учитель Луис пришел в ужас от размеров бухты – выше троих Мисаэлей и шире двух Педро. Он оставил ее на месте и вернулся в Кочадебахо де лос Гатос.

Все дальнейшее стало триумфом сотрудничества и решимости в истории департамента. Почти все население пустилось в большой поход к Санта Мария Вирген с котомками, раздутыми от провизии, с непреклонностью во взоре и напружиненными в ожидании мускулами. С людьми шло огромное стадо – все мулы, все лошади, все коровы, волы и быки, и здесь же, словно не постигая серьезности экспедиции, резвилась ватага ручных ягуаров. Они черным бархатом устилали горные склоны, стремглав бросались за вискачи и птицами, усаживались на спины быкам, прыгали на скалах, вызывая сход небольших лавин, подкарауливали друг друга и катались в тучах поднятой пыли.

По героизму путешествие сравнялось с переселением. Днем сьерра оглашалась криками: «Давай, давай! Пошла, пошла, говядина!» – так погонщики нежным фальцетом любят понукать скотину, – и животные покорялись, кротко протестуя и смирившись с судьбой добровольных жертв непонимания. Копыта скользили по камням, и только мулы твердо держались на ногах. Ночью люди отдыхали, устраивая ночлег на высокогорьях, а прихрамывающая скотина щипала ковыль и отрешалась от воспоминаний, дабы встретить наступающий день с еще большей покорностью скотской доле.

В этом походе Фелисидад и поняла, что влюбилась в дона Эммануэля; лежа под звездами, с росой на одеяле и между ног, она постоянно видела во сне его впечатляющие причиндалы. Фелисидад снилось, будто его елдак, этот прославленный боевой конек, выскакивал из шкафа и подмигивал ей. Потом елдачный глазок превращался в рот и понимающе улыбался. Елдак скакал по полу и вспрыгивал к ней на колени, терся о ладонь, точно котенок трется ушками, и его мурлыканье было как сонное похрапыванье спящих среди людей ягуаров. А потом вдруг Фелисидад плавала в пахнущем ванилью сливочном море спермы, и луна серебрила море, а из океана дугой выпрыгивал дельфин, посреди полета становясь розовым привеском дона Эммануэля. В какой-то момент ей в ужасе показалось, что это акула, но затем она взлетала на него верхом и скакала к провалу меж звездами, который индейцы называют «поросенок». Утром дон Эммануэль подошел к ней и сказал: «Ты мне снилась», – и Фелисидад поняла: когда закончится поход, она отправится в странствие предопределенной любви.

Когда путники проходили через Санта Мария Вирген, равнодушные обитатели поселка провожали их пустыми глазами. Только маленькие ребятишки, отощавшие и грязные, но пока не отравленные базуко, радостно хлопали в ладоши и убегали в домишки, пугаясь огромных быков и крадущихся кошек. Поднялась завеса пыли, она оседала на беспризорные дома и миндальные деревья и першила в глотках апатичных наркоманов, которые даже не откашливались.

Размер бухты поразил людей.

– Вот это да! – ахали они. – Это бабушка всех катушек! Вот уж самая распоследняя катушечка на свете! Как же мы ее сдвинем?

Все молчали, и тогда косоглазый мужик, бывший полицмейстер и мэр Чиригуаны, который так сильно любил своих коз, что даже взял их в экспедицию, указал на электрический столб:

– Вот наша ось, друзья!

Высокий толстый столб из просмоленной сосны был реликтом норвежской программы электрификации на деньги Организации Объединенных Наций. Проводов на керамических изоляторах не было, а сам он накренился, точно ожидал возможности выпрыгнуть из ямы и сделать что-нибудь полезное.