Борис Минаев - Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

– Ты что, не понимаешь? – закричала она сквозь слезы. – Я потеряла не только взносы, но и ведомость!

– Давай погуляем! – неожиданно сказал я и сам себе удивился.

Мы спустились на первый этаж, прошли через вахтера на улицу и медленно направились вдоль железнодорожных путей. Дом 12А стоял прямо на Савеловской ветке, мимо него всегда проходили электрички, редкие пассажирские (Москва – Тверь) и товарняки с бесконечным грохотом.

Из разговора постепенно вырисовывалась зловещая картина моральной катастрофы.

Смирнова отвозила раз в месяц членские взносы на улицу Каретный ряд, в Свердловский райком ВЛКСМ, там она долго сидела в очереди, потом входила в кабинет, там инструктор райкома, невзрачная девушка, ставила ей на ведомость печать, ссыпая мелочь в специальный мешочек для денег, а потом запихивая мешочек в сейф.

Вся эта ежемесячная процедура почему-то приводила Смирнову в жуткий трепет.

Она ненавидела себя за то, что согласилась собирать эти взносы, но было уже поздно – и все-таки это было лучше, чем выступать на собраниях с докладом о международном положении.

– Лучше бы я ездила в подшефный детский дом! – орала Смирнова под адский шум товарного поезда. – Это гораздо более благородно! Зачем я вообще согласилась собирать эти взносы?

Стояла золотая осень, которая иногда ненадолго бывает в Москве – как если бы это были гастроли столичного театра в маленьком городе.

– Что же мне теперь делать, а? – твердила Смирнова снова и снова с небольшими перерывами.

Неподалеку от издательства был хлебозавод, который являлся достопримечательностью 5-го Новодмитровского проезда. В определенные часы он распространял вокруг очень вкусный запах свежего хлеба, и еще в нем был маленький магазинчик, вернее ларек, где можно было купить свежую булку городскую за семь или свежий батон за тринадцать копеек.

– Пойдем? – кивнул я в сторону хлебозавода.

Она нехотя согласилась. Мы перешли железнодорожные пути.

Хлебозавод представлял из себя огромное краснокирпичное здание сложной формы.

– Вам булку или батон? – равнодушно спросила продавщица.

– Давайте две булки, – неуверенно сказал я.

– А мне еще батон, я домой возьму, – добавила Даша.

С белым хлебом в руках мы торжественно пошли дальше.

Потом мы купили кефир, и теперь нам точно нужно было какое-то спокойное место, чтобы все обсудить.

Даша уверенно свернула с шумного Дмитровского шоссе – и мы вошли в тихий двор довольно большого сталинского дома, который, как я уже говорил, стоял справа, неподалеку от платформы «Дмитровская» (если ехать из центра в область).

– Я давно хотела рассказать тебе одну вещь, – загадочно сказала она. – В этом доме, на восьмом этаже, я, к сожалению, не знаю, в каком именно окне, – жила одна женщина. Она работала в нашем издательстве. Женщина была совершенно одинокая. И вот, уже выйдя на пенсию, она вдруг покончила с собой. Оказалось, что она всю жизнь любила главного редактора одного журнала, и вот этот самый редактор к ней сюда ходил много лет. А потом перестал. Представляешь? Мне папа об этом рассказывал.

– Тяжелая история, – сказал я. – А это точно было? Или это всего лишь красивая легенда?

– Что ж в ней красивого? – обиженно ответила она.

Теперь мы молча ели булку с кефиром, и я смотрел на Дашу. Она была маленькая, с жидкими волосами, не очень здоровой кожей и с большими, немного выпуклыми бесцветными глазами.

– Ну так что? – сказал я. – Мне пора возвращаться на работу. У тебя есть план?

– Есть, – сказала она, не глядя мне в глаза. – Я составлю новую ведомость, и ты распишешься за всех. Понял?

– Гениально, – сказал я угрюмо. – Такой обман действительно никто не заметит.

– Да тут вообще все обман… – вдруг выпалила она и осеклась.

Однако неприятности в этот день вовсе не закончились. Войдя к себе в кабинет, я обнаружил сумасшедшего Женю, который жег бумажки прямо за моим столом.

Кабинет я, как всегда, не запер на ключ, хотя он у меня был.

– Жень, ты что, охренел? – заорал я.

К счастью, он не успел сделать большой костер, но запах был ужасный. Горелые обрывки бумаги носились перед моим носом.

Женя залопотал что-то на своем вороньем или воробьином языке.

В этот момент зашел ответственный секретарь редакции Моисей Абрамович Ваксман, лауреат премии Ленинского комсомола за книгу «Рассказы о коммунистах» (милейший, прекраснейший человек), и стал густо ругаться матом.

Женя обиделся и аккуратно растворился в коридоре.