Скарлетт Томас - Операция «Выход»

Отец Джули хохочет, как обычно. Теперь для него эта история с экзаменами – одна большая шутка. Он почти сразу перестал сердиться и превратил весь эпизод в настоящий комедийный номер, на ходу придумывая и рассказывая анекдоты, которые обыкновенно начинались так: «Моя дочь – всем тупицам тупица…», или «Встретились как-то раз англичанин, шотландец и моя дочь…» Если существовал анекдот про ирландца, тещу или дислексика, Джули оказывалась его героиней вместо них. У ее отца всегда было странное чувство юмора. То он – сама политкорректность: «вернем профсоюзы!», «власть народу!» и так далее; через минуту он уже смеется над шуткой про калеку, абсолютно иронически, конечно, – полагая, что, раз он такой политкорректный, есть какой-то особый юмор в том, что он смеется над несмешными или неполиткорректными шутками.

– Ну, увидимся, – говорит Джули, направляясь к двери.

– Я думал, ты любишь свой «Край», – укоряет отец. – Ты постоянно говоришь: «Мне нравится быть официанткой, потому что это просто». А разве менеджером быть плохо? Или для тебя это недостаточно просто!

– По крайней мере, я не ебу своих студенток, – говорит Джули, выходя из дома, – не настолько громко, впрочем, чтобы кто-то услышал.

Когда Джули заходит в спальню Люка, тот все еще делает зарядку.

– Ты сегодня раненько, – говорит он, отжимаясь от пола и глядя на нее снизу вверх.

Джули объясняет, что это из-за наводнения.

– Как думаешь, нас тут затопит? – спрашивает он.

– Не думаю. Наводнения досюда никогда не добирались. Почему ты спрашиваешь?

Люк смеется.

– Если нас затопит, мне хана.

– Не-а, – говорит Джули. – Ты живешь на втором этаже. Если вода поднимется так высоко, нам всем хана. – Она с недовольным видом плюхается на кровать.

– Что стряслось? – спрашивает Люк.

– Стряслось?

– Да. – Люк встает с пола, идет к компьютеру и проверяет почту. – Ты вся такая… ну, я не знаю, взвинченная, что ли.

– А, папаша меня достал…

Люк улыбается.

– То же мне новость.

– Да… а еще я прошла этот дурацкий тест на работе, и теперь они хотят, чтобы я стала менеджером. Это так скучно, что даже говорить об этом не хочется. Но я зачем-то сказала Доне, она сказала отцу, и теперь они оба такие: «Это же карьера!», а мне это напрочь неинтересно.

– Обалдеть!

– Ага. Хоть бы ничего этого не было. Я даже не знаю, смогу ли дальше работать в «Крае» официанткой.

– А почему нет?

– Не знаю. Потому что меня заметили, типа того. А я хочу делать свое дело незаметно, чтобы никто на меня не давил: мол, займись чем-нибудь другим.

– Может, ты просто способна с чем угодно справиться.

– Попробуй сказать это моему папаше. Он до сих пор думает, что я – чемпион мира среди неудачников.

– Он мудак.

– Да, я знаю. – Джули смеется. – Мой папаша – мудак. Ха.

Что бы случилось, если бы сегодняшний день был последним в сезоне эпизодом телесериала? Люк размышляет над этим вопросом, когда Джули уходит на вечеринку к Шантель. Он приходит к выводу, что сегодняшний день совсем не похож на конец сериала – слишком уж все незавершенно. Это скорее что-то вроде пред-предпоследней серии, сюжетного отступления, затишья перед развязкой. Но никаких сюжетных отступлений – ну, по крайней мере, особо драматичных – вроде не наблюдается. Только Джули способна увидеть в деловом предложении сюжетное отступление (хотя Люк понимает, почему так – это ломает ход повествования). Вся жизнь Люка – сплошное затишье перед развязкой, хуже его дела вряд ли могут пойти. Лиэнна, похоже, бросит его, но он сам этого хотел, так что это не отступление, куда уж там. По сексу, впрочем, он будет скучать. Кто-то имеет успех, и это сюжетное отступление; кого-то бросают, и от этого ничего не меняется. Жизни Люка не хватает повествовательного драйва; сейчас она кажется ему недостаточно «телевизионной».

Вот в чем загвоздка с его жизнью: если она – не ТВ, тогда что она такое?

Чуть ли не единственный за все время спор Люка с Джули случился год или два назад, когда она рассказывала ему, как прошел день в «Крае». Ее история показалась Люку недостаточно складной, и когда Джули закончила, он сказал что-то вроде: «И это все? Что, больше ничего не случилось?» Он совсем не хотел ее обидеть, но она расплакалась, и это были странные слезы разочарования и печали.

– Реальная жизнь устроена не так, как ты думаешь, – сказала она наконец.

– А как я думаю?

– Что она как ТВ.

– Вовсе я так не думаю… Я на самом деле ничего не знаю о реальной жизни – по крайней мере о том, что происходит вне этих стен. Я всегда это признавал. Я знаю, что в ящике реальности нет, я просто не знаю, что вообще реально. Ты, я, эта комната – вот вся моя реальность. И я не думаю, что мы похожи на ТВ, – добавил он.