Айрис Мердок - Ученик философа

И тут он упал головой вперед на камни. Все исчезло — и машина, и человек на мосту. Он лежал лицом в луже. Послышался оглушительный звук, гулкий грохот, словно у него в мозгу что-то взорвалось. Он поднял голову.

Он поднял голову. Он лежал в постели, в своей комнате, дома, и сквозь занавеси виднелся дневной свет, пробивая себе дорогу через бесплотный узор из желтых цветов. «Значит, — подумал Джордж, — это лишь сон! Мне приснилось, что я убил Стеллу. И не в первый раз, бог свидетель! И еще мне снился дьявол. Он переходил мост. Для меня дьявол всегда связан с водой. И Стелла утонула, я ее утопил». Джорджу часто такое снилось, но обычно он топил Стеллу в ванне, удерживая ее голову под водой и все время гадая, долго ли еще держать, чтоб уж наверняка.

В полумраке он прищурился, пытаясь разглядеть часы. Полвосьмого. Потом он вспомнил, что потерял работу. В припадке ярости он уничтожил небольшую, но очень ценную коллекцию римского стекла, собственность музея. Выжил лишь один маленький синевато-зеленый кубок — чудесным образом спасся, отскочив от плиток пола. Джорджу вспомнилось робкое страдальческое лицо директора, когда тот, чуть не плача, осторожно подобрал уцелевший предмет. После этого он затаил злобу на Джорджа; всегда все и со всеми кончалось затаенной злобой на Джорджа. Может, начать с ними судиться? Нынче никого не увольняют. «А и черт с ними», — подумал он. Потом: «Боже, почему я такой дурак, что ж я творю такие глупости, я сам во всем виноват. Господи, почему мне так не везет». Он задумался, следует ли ему обдумать восстановление в должности или поиски новой работы, и если да, то какой и как, и решил не обдумывать.

Еще один болезненный укол окончательно прогнал дремоту Джорджа, и он резко сел в кровати. Джон Роберт Розанов. Джордж представил себе лицо Джона Роберта, огромное, влажное, мясистое, с большим пористым крючковатым носом и живым чувственным ртом, вечно приоткрытым. Он увидел мокрые красные губы Джона Роберта и ужасные, умные, жестокие, налитые кровью глаза. Одновременно до Джорджа наконец дошло, что с самого момента пробуждения у него раскалывается голова от чудовищной боли. Лицо, судя по ощущениям, было в синяках. Должно быть, вчера напился как свинья. Он попытался вспомнить вчерашнее, но не смог. Джон Роберт возвращается. О господи боже мой.

Джордж решил, что сейчас не повредит выпить молока, большой стакан жирного холодного молока из холодильника. Очень медленно, осторожно, придерживая рукой голову, он откинул одеяло, поелозил ногами, придвинул их к краю кровати и осторожно спустил на пол. Но ступни будто свело судорогой, и они отказывались развернуться в плоскости, на которых можно было бы стоять; он словно пытался балансировать на двух кулаках. Он все же умудрился встать, держась за столбик кровати, проковылял к окну и раздвинул занавески. Солнце освещало садик Джорджа и тополь. Его Стелла посадила еще в… Господи, почему в мире столько боли. Дерево уже вытянулось, юные бутоны словно светились изнутри. Солнце освещало и зеленый треугольничек общинного луга, что виднелся из окна, и назойливые, любопытные, зловредные окна других домов. Джордж отступил от окна. Он обо что-то споткнулся.

Это была его одежда, лежащая кучей на полу. Она обычно так и лежала. Но странно, что на этот раз все вещи были мокры до нитки и черны от грязи.

Джордж вспомнил. Это не сон. Это все правда. Стелла в машине свалилась в канал. Значит, Стелла мертва?

Он неспешно прошел из спальни на лестничную площадку, а оттуда в комнату Стеллы. Комната была залита ярким солнцем, занавески раздвинуты, постель не смята. Джордж сел на стул. Нет, Стелла не умерла. Рад ли он этому? Боже, ну он и влип, теперь у него права отберут. Он стал вспоминать последовательность событий прошлой ночи — мучительно, со стыдом и раскаянием. Теперь он вспомнил все.

Когда Джордж сел на мокрых от дождя холодных камнях набережной и обнаружил, что машины нет, он поначалу растерялся. Куда она делась? Он слышал какой-то ужасный, адский шум. У него болела рука — похоже, он потянул ее, перенапряг в чудовищном усилии. Он вскочил и помчался к краю набережной. Воды канала, освещенные фонарем, черные от грязи, пенились, бурлили, кипели, словно сам дьявол черным китом поднимался на поверхность. Посреди этого бурления светилась бледная плоскость, в которой Джордж через несколько секунд опознал крышу автомобиля. Джордж исполнил что-то вроде танца на краю набережной — словно собирался пойти пешком по воздуху; потом побежал вдоль края и спустился вниз по зеленоватым склизким каменным ступенькам, о существовании которых откуда-то знал. На середине лестницы он даже уверенно положил руку на огромное железное кольцо, вделанное в стену. Холодная вода потянула его за брючины.