Айрис Мердок - Ученик философа

«Я пьян», — подумал он и направился домой, в Заячий переулок, быстро, как только мог.

Алекс сказала Руби:

— Обязательно надо было прийти и встать тут, как жаба. Где тебя вообще носит? У тебя дурной глаз. На, забери бутылки.

Она вышла в сад перед домом, трогая лежащий в кармане секатор. Две теплые слезы смешались с холодным дождем.

Назавтра опять отключили свет (электрики снова бастовали), и магазинные воришки радостно двинулись в Боукок. (Был уже вечер, но по четвергам Боукок работал до девяти.) Диана, которая в момент отключения света опять оказалась в магазине, поспешила наружу, боясь, что кто-нибудь обвинит ее в воровстве. После визита Джорджа ее сердце было все изодрано, покрыто рубцами, пульсировало смесью радости, страха и боли.

Валери Коссом и Неста Уиггинс в это время писали манифест движения за права женщин. Они крикнули на первый этаж, чтобы им дали свет, поскольку дневного света не хватало — был очередной желтоватый, затянутый тучами дождливый день. Доминик Уиггинс оставил работу, которую все равно теперь не мог продолжать, и принес девушкам свечи. Он обожал дочь и мечтал, чтобы она вышла замуж за славного юношу-католика и родила шестерых детей. Валери ему нравилась. Он задержался наверху, и вскоре все трое спустились вниз, вскипятили воду на примусе и заварили чай.

Отец Бернард был с мисс Данбери. У нее случился сердечный приступ, и доктор Бэрдетт, младший партнер доктора Роуча (и брат органиста церкви Святого Павла), который придерживался принципа полной откровенности, сказал ей, что еще одного приступа она может и не пережить. Мисс Данбери боялась. Отец Бернард делал все, что мог. Он торжественно помолился над ней: «Отче Всемогущий, у коего обитают души праведников, очищенных после избавления от земных уз, прими наши смиренные молитвы о душе сестры нашей, да прольется на нее свет лица Твоего. Омой ее, молим Тебя, кровью непорочного Агнца, закланного за грехи мира…» Когда молитва окончилась страстным выражением надежды на вечную жизнь и громким «аминь» из уст мисс Данбери, погас свет. Тут отец Бернард узнал нечто новое о своей прихожанке: она почти совсем оглохла и полагалась на чтение по губам, в котором достигла больших высот. Мисс Данбери стыдилась своей глухоты и держала ее в секрете, но теперь разоблачение было неизбежно. У нее где-то были свечи, но где? Мисс Данбери откопала электрический фонарик и направила луч в лицо священнику. Теперь можно было продолжать. Пока отец Бернард двигал подсвеченными губами, продолжая лгать больной, его постигло невероятно глубокое, пугающее чувство собственной никчемности. Ее страхи, торжественные серьезные слова, мимолетное видение конца беспокоили его, напоминая, что он тоже смертен.

— Бог есть, правда? Он ведь личность, правда? Некоторые говорят, что Он не личность.

— Конечно, Бог — личность, ведь мы — личности, это высший способ бытия, который нам известен, разве Бог может быть меньше чем личностью?

— А точно есть вечная жизнь, о которой мы молимся? Я правда буду жить, увижу своих близких?

— Мы не можем точно знать, как это будет, но это постулат нашей веры, мы должны ему незыблемо верить.

— Но я останусь собой? Я не хочу жить кем-то другим.

— Если бы личность прекращала существовать, вечная жизнь не имела бы никакого смысла. Господь не станет обманывать нас, подсовывая какую-то другую жизнь.

— Не знаю. Он может все.

— Кроме лжи.

— А я правда не отправлюсь в ад?

— Ну, тут вам точно нечего бояться. Я вообще думаю, что никто не попадет в ад.

— Даже Гитлер? Мне хотелось бы думать, что он в аду.

— Ну разве так можно, оставьте эти мстительные мысли!

— Вы за меня помолитесь?

— Конечно.

Дом 34 на Полумесяце внезапно погрузился в полутьму. Уильям Исткот сидел за столом и просматривал свое завещание. Оно было очень тщательно продумано — большая часть имущества отходила Антее, а остальное шло на благотворительность: дом собраний Друзей, Фонд помощи голодающим, Фонд по борьбе с раком, Международную амнистию, дом призрения Святого Олафа, центр для выходцев из Азии в Бэркстауне, Культурно-спортивный центр на Пустоши, Клуб мальчиков, ночлежку Армии спасения, Фонд национальных собраний произведений искусства (это для Розы, она любила живопись). А теперь, сидя в сгущающейся темноте, Уильям вдруг сильно, необъяснимо захотел отдать все Антее. Почему? Может, это последнее неосознанное желание хоть какого-то бессмертия? (Уильям не разделял надежд мисс Данбери.) Эта куча денег, дом на Полумесяце, дорогая земля под застройку за твидовой фабрикой. Теперь Уильям понимал, какое ощущение опоры, реальности давало ему богатство. И каким тонким, призрачным он начинает чувствовать себя теперь.