— Да, но это же не значит, что… честное слово, я… но вам-то зачем это нужно?
— Я хочу увидеть ее пристроенной.
Он хочет избавиться от девочки, подумал Том, хочет спихнуть ее кому-нибудь, кого сможет запугать!
— Но почему именно я? — спросил он, — Я же вам сказал, что не получу диплома с отличием.
— Чем посредственней способности, тем спокойней жизнь.
Том разозлился и ответил:
— А вдруг я стану великим писателем? Вы же знаете, все писатели — эгоисты.
— Элемент риска неизбежен, — мрачно ответил Джон Роберт.
— Но в мире полно молодых людей… например, ваши ученики — есть же кто-то?..
— Философы — неподходящие кандидатуры.
— А что с ними такое? На них лежит проклятие?
Джон Роберт принял вопрос за чистую монету.
— Да.
— Ну хорошо, но не все же мужчины — философы! У вас же должно быть какое-то определенное представление, почему вы выбрали меня. Или вы уже перебрали десятки…
— Нет! Только вас.
— Но почему…
Джон Роберт поколебался. Потом сказал:
— Это правда, здесь есть элемент случайности. Без сомнения, я мог бы выбрать более… блестящую партию, если можно так выразиться. Но устройство всемирного конкурса женихов привело бы к трате времени и, вероятно, неразберихе. Я хотел, чтобы все было просто.
— Просто! Я подвернулся под руку, и вы решили, что я соглашусь!
— Я подумал, — сказал Джон Роберт, — что вы… у меня создалось впечатление, что вы… мне сказали, что у вас счастливый характер. Интересно, вы сами понимаете, какая это редкость?
— Нет… да… но…
— Я хочу, чтобы моя внучка была счастлива.
— Да, конечно, но…
— Вы, по-видимому, чистый юноша.
В тоне, которым были произнесены эти слова, звучало и методистское воспитание Джона Роберта, и американские университетские кампусы, и Тому послышалось в этих словах что-то близкое и ему самому, как ни смешно это было в данной ситуации.
— Но я же сказал, что у меня были девушки!
— Некоторый опыт желателен. Я полагаю, что вы не неразборчивы в связях.
— Нет, конечно, — ответил Том, хотя не очень понимал, как это соотносится с его претензиями на чистоту.
— Вот видите, — отозвался Джон Роберт, словно окончательно доказав, что Том может и хочет участвовать в его плане. Он продолжал: — Я не хочу, чтобы она вошла в мир вульгарной сексуальности. Я хочу, чтобы к ее невинности было проявлено должное уважение. Я хочу все устроить просто и ясно, без… неразберихи и… фальшивых мелодрам.
— Я прекрасно понимаю, — произнес Том, подхватывая размеренный тон Джона Роберта, — что вы не желаете терять время на эти вопросы. Я уверен, что вы крайне заняты гораздо более важными делами. Вы хотите устроить это дело и покончить с ним!
Джон Роберт не обратил внимания на сарказм, а может, и не заметил его. Он ответил:
— Да, покончить. Разумеется, за ней будет некоторая сумма денег, как я уже сказал.
Слово «разумеется» прозвучало так, словно Том уже был законным женихом. Философ добавил:
— Надеюсь, излишне добавлять, что у нее не было никакого опыта… что она… девственница.
Том почувствовал, что его неумолимо затягивает в словесные сети. Он оторвался от лица философа и уставился, моргая, в окно. Он увидел, что за два или три участка от них на дереве сидит человек. Человек сидел верхом на ветке и что-то держал — может быть, пилу. Том немедленно подумал о входе Христа в Иерусалим. Наверное, была такая картинка, подумал он, где человек сидит на дереве и смотрит на проходящего Христа. Как это смешно, нелепо, что я сижу тут и вижу человека на дереве и в то же время пытаюсь придумать какой-нибудь ответ этому образцовому сумасшедшему. Как мне отсюда выбраться? Конечно, это безумие, но нельзя грубить эксцентричному пожилому человеку. И конечно, все это лестно в каком-то смысле… и ужасно интересно…
Он закрыл глаза, потом посмотрел вниз, на потертый красно-синий аксминстерский ковер, который немедленно заплясал и запрыгал под его взглядом. То синий цвет становился фоном, то красный. Ковер мигал ему, словно маяк.
— Ну? — спросил Джон Роберт.
— А ей вы сказали?
Том пытался опять сосредоточиться на большом лице, которое теперь, казалось, царило над комнатой, будто нависшая скала. Джон Роберт словно увеличивался в размерах. Еще немного, и он станет похож на Полифема [95] В греческой мифологии — один из циклопов, одноглазых великанов, сыновей Посейдона, обитавших на Сицилии. В «Одиссее» Гомера Полифем пожрал нескольких спутников Одиссея, однако затем Одиссею удалось его ослепить. Позднейшая традиция приписывает ему любовную страсть к нимфе Галатее. (Прим. ред.)
.
Читать дальше