Петер Хандке - По деревням

Из норы я вышел на волю и пива
Выпил в пивной
Это было ни там, ни здесь, но точно – со мной
И сказал человек в магазине: «Полночным поездом поезжай»
И я сел в него и отправился в дальний край
В рассветных сумерках прибыл к речным берегам
одиннадцать тысяч женщин стояло там
и святая Урсула сказала мне в этот час:
«Там на севере в дельте зверь поджидает всех нас».

В автобусе стоя заснул я и вдруг упал
Шофер церемониться со мною не стал
Он сказал: «Передай своей матушке горячий привет»
и лицо его сделалось желтым, как лютиков цвет
Лежа в траве, я мечтал о снегах
черные клешни жуков-оленей больно кололи меня
и женщина с лодочной станции сказала: «Садись
Багажник машины забит, а ты сзади, дружок, притулись»
Не помню, что дальше было на той дороге
вот край долины, и сердце забилось в тревоге
«Петля дороги замкнулась, назад ведет!»
кричу я громко, и айсберга колкий лед
уткнулся в затылок, я прыгаю быстро в окно
Вокруг светло и одновременно темно
И пилот из своей кабины обернулся ко мне
он сказал: «Альбин, дружище, отправляйся домой
да станцуй там польку о святой своей простоте».
Побрел я в сторону дома и потерял башмак
воззвал я к сердцу: «Утихни, не бейся ты так»
кто же там шел посреди дороги, сало жуя, сквозь ночь?
То был отец Игнац, и вот обхватил он меня за плечи и унес меня прочь.

Мы бежали сквозь джунгли, и вот впереди канал
Город где-то внизу, не разглядеть портал
желто-красных ворот, наконец мы свернули туда
и западный человек нам сказал, что так не добраться домой никогда
на острова привезли нас с подветренной стороны
мы ели снулую рыбу и стали слепы
Женщина в баре пела, мотив тянулся и гас,
про «свечу на окне» там было, и пела она для нас
Что-то около года работали мы среди моря на островах потом
мы провели для жителей телефон
Парень с собакой, стоя в будке на берегу,
кричал там в белую трубку: «Я тебя так люблю»
Устали мы от скитаний, хватило нам их навек
Корабль не поплыл в Эльдорадо – свалил нас в грязный снег
и некто со мною рядом в вечных сумерках прошептал:
«Снег растопите мне, братья и сестры, для погребения»
И вновь под злобной молодой луною в тропиках война
мы были полководцами, но за нами не шли войска
ложками по котелкам гремели мы и орали
зловонную пасть разевал убийца-медведь, но мы дальше шагали
Потом мы ринулись в воду, и была та вода прекрасна
и голос отца Антона из глубин доносился ясно:
«Дети мои, ко мне, на зов мой придите!»
В бездонной воде сияли чаны, зовя в родную обитель
И не печальный катафалк тащил он за собою —
Колясочку на четверых, но схожую с арбою
и человек на облучке с карандашом в руках,
водя рукою в воздухе, писал: «А я – ваш брат».

На перепутье трех дорог человек какой-то сидел
на корточках возле дойки, и был он голый совсем
Жалобно взывал он: «О три дороги! О пропасть там, вдали!»
«О реки Вавилонские! О ветреные выси! О бухта ангелов!» – громко вторили мы
Годами питались мы хлебом с вареньем, что твердою пленкой покрыто
но однажды на небе вечернем воссиял этот лик из нефрита
Мы отправились в кино «Транслюкс» и тут же от первого поцелуя сникли
полетели с черным соколом на равнины
где кружили снежные вихри
И в зеленый четверг взошли на белую колокольню
Лица все в красных точках от льдинок но было не больно
Вместо языков на колоколах болтались лишь клочья сена
«Ой-мой, ой-мой», – шептали беззвучно все мы
Становилось все хуже и хуже, сгущалось ненастье
Ядовито-зеленые сполохи в небе как знак несчастья
Мы выглянули наружу, назад, но в этот час
Никого там не было – не было даже нас
Лица наши теперь беззащитны, к железу холодному мы прилепились губами
и никто, о никто оторвать нас не в силах, и сами
не уйдем мы, пусть дева с псалтирью в руках к нам взывает
глухи мы, мотыльком полумрака ее пенье бессильно порхает
Там стоял человек с копьем, поедая банан
Оплели его шею рваные плети лиан
никто так и не понял, о чем он нам возвещал
пока механизм бетономешалки беззвучно его не пожрал
Мы ни разу не видели город с хорошей его стороны
бескрайние дали за башнями страха были совсем не видны
пахли прелестные розы разбавленным кислым вином
и куда-то до Санкт-Никогдабурга отодвинулся отчий дом
И тут явилась (оглядывается на комендантшу)
девушка с развязки автобана, и странные слова
на желтой зюйдвестке ее красовались: «Это я, ваша сестра»
Вдаль по рельсам несся блюз ее певучий:
«Я цветок по имени чем-дольше-тем-лучше»
На остановке Нордштерн мы вошли в трамвай
и вышли в тепло-бурый торфяниковый край
мы увидели дом восходящего солнца, вздымающийся в небеса,
и услышали голос человека из топи болота:
«Не каждый может все – но каждый может все сказать».