СОФИ
Ты говоришь непозволительные вещи. Уходи отсюда, навсегда.
ГРЕГОР
Мне было больно говорить все это.
СОФИ
Мне больно говорить тебе, что тебе тут больше не место.
ГРЕГОР
Мы все проиграли это место.
СОФИ
Человек, живущий в той же деревне, в той же долине, так никогда не скажет. Так может сказать только злой человек.
ГРЕГОР
Злодей с веревкой на шее? Злодей с отяжелевшими руками? Злодей, у которого вот здесь – боль? (Показывает на себя.)
Нова появляется в воротах кладбища. Она без маски.
СОФИ
Боль – здесь, у меня, и она говорит тебе: ты падешь. И падешь глубоко. И это будет одинокое падение. Ни капли жалости к тому, кто такой, как ты, – кто отбирает у другого его радость, кто не дает ему радоваться самому себе и кто совершает худшее из всех худших зол: во имя химеры, во имя своей безумной картины мира крадет у ребенка будущее. (Отворачиваются друг от друга, смотрят в зал.)
ГРЕГОР
Чудовищное недоразумение.
СОФИ
Избавь нас от своего присутствия и оставь нас, живых, в покое.
ГАНС
(тихо, обращается к своим товарищам)
Скажите: «Беда».
ТРОЕ РАБОЧИХ
(тихо)
Беда.
ГАНС
«Кто поможет?»
ТРОЕ РАБОЧИХ
«Кто поможет?»
ГАНС
Не глядите на меня.
АНТОН
Река высохла.
ИГНАЦ
Молочный лоток разобрали.
АЛЬБИН
В кувшине нет вина.
ГАНС
Тяжело становится ходить по земле.
АНТОН
Солнце заледенело.
ИГНАЦ
Оно отказывается светить.
АЛЬБИН
Я вижу, как следом за недоброй луной всходит еще более злая.
ГАНС
Звезды, взгляните наконец на других обитателей земли.
АНТОН
Человек у колодца – бездельник.
ИГНАЦ
Босоногая дама не приподнимает больше подол, когда идет по траве.
АЛЬБИН
Мальчик в красной жилетке плюет на нас.
ГАНС
Девушка с коромыслом перестала быть символом жизни. Плачьте. Кричите. Кричите все в такт. Восстаньте против так называемого творения и пойте, во всю мочь, фальшиво, пойте нашу песнь печали и мести!
Громко поют, фальшивя.
АНТОН
Поглотила бездна берег любви.
ИГНАЦ
Я лежу, содрогаясь, а берега нет.
АЛЬБИН
Раскололась пополам ореховая скорлупа, и мозг мой, извиваясь, бьется в бессилии, но никто не поможет мне выбраться оттуда, даже тот, кто знает заветное слово, никто не склонится надо мной, мой отчаянный взгляд не найдет пары глаз, мои губы дрожат от растерянности, и нет того неба, что даровало бы мне глоток воздуха, когда я, захлебываясь в последних волнах, несусь в никуда-никуда-никуда.
ГАНС
(обращается к старой женщине)
«Нет утешения».
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА
«Нет утешения».
ГАНС
Нет общего познания, нет общей ясности. Нет ничего общего, нет ничего целостного, и то, что я думаю, я думаю один, и то, что мне одному приходит в голову, это не истина, а мнение, и нет мирового разума, и так называемая общая цель человечества всего лишь призрак, который с давних пор бродит среди нас, а нынче и вовсе разгулялся.
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА
Та губка, пропитанная уксусом, успела вся высохнуть. Теперь в ней нет ни капли уксуса.
ГАНС
В человеке со спасительным взглядом скрежещут жернова.
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА
И уста умирающего не исторгнут ни единого чада, ни единой спасенной души.
ГАНС
Островерхие башни соборов ощетинились, словно копья во стане врага.
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА
Рана в боку источает зловоние, и рубиновые звезды сверкают в глазах кровожадных медведей.
ГАНС
(обращаясь к ребенку)
Между землей и небом нет согласного единства. (Ребенок гремит «погремушкой».) Синева неба – это всего лишь синева наших детских молитв. (Ребенок гремит «погремушкой».) Никто нас не хочет и никогда не хотел. (Ребенок гремит «погремушкой». Постепенно все, кроме Новы, подхватывают песнь Ганса.) Наши дома – выстроившиеся в ряд стены отчаяния посреди пустоты. (Ребенок гремит «погремушкой».) Наши винтовые лестницы, в какую бы сторону они ни были закручены, вправо или влево, не ведут ни к чему, кроме стопки старых газет. (Ребенок гремит «погремушкой».) Каменные герольды, несущие ветви мира, на крышах наших дворцов не просто онемели от грохота машин, не просто почернели от выхлопных газов, – они все меньше несут в себе памяти, и в них все меньше камня. (Ребенок гремит «погремушкой».) И то, что они развевают по ветру, гораздо больше, чем обыкновенный песок. (Ребенок гремит «погремушкой».) Мы не сбились с пути, ибо нам не с чего сбиваться. Ложный путь – этот тоже путь, у нас же нет никакого. Мы не пустили корни, мы застыли на месте. Вокруг нас бескрайнее море, мы же, зашнурованные, зашпаклеванные, накачанные искусственным воздухом беспространства, втиснулись в звуконепроницаемые стенные шкафы, где реально только лишь зло и мы не можем даже, как говорилось раньше, обратиться к своему собственному сердцу. Да, на меня давит тяжесть умирания, и мое тело клонится к смертному одру, но самое скверное то, что мы, вместо того чтобы благословить остающихся в живых, как подобает тем, кто уходит, и как это делалось прежде, – мы портим им праздник! Ибо кто из нас, на закате, в состоянии хотя бы назвать возлюбленное имя? (Неожиданно начинает смеяться.) Хорошо хоть сейчас на меня накатило безудержное веселье – мне весело оттого, что мы все в полном упадке. (Кружится на месте, исполняя какой-то нелепый танец. Останавливается. Говорит жалобным голосом.) Какое одинокое наше человечество. Покинутое и брошенное.
Читать дальше