Светлана Борминская - Люблю. Ненавижу. Люблю

Он медленно ехал и остановился у входа в прачечную. Из него вышла дама – высокая типичная эстонка, в костюме из тонкой ангорской шерсти и накинутом полушубке.

И я стала вспоминать: за рулем автомобиля в тот вечер, когда все случилось с Ильей, была, кажется, женщина? И может быть, это именно она или все-таки – нет?...

Я приняла грязное белье и занесла в компьютер данные, которые она продиктовала: имя, фамилию, адрес и дату возврата уже выстиранного белья. Она отсчитала деньги и протянула их мне, пристально взглянув, словно знала меня раньше.

– Правильно? – спросила она по-русски, и я вдруг поняла, что, скорее всего, это их домработница, и к наезду на моего мужа Илью она вряд ли имеет какое-то отношение.

– Возьмите сдачу, – я протянула ей четыре кроны.

– Спасибо, – кивнула женщина, забрала деньги и, выйдя на улицу, села в машину.

Минивэн тихо зарычал и уехал. Эстонка, я видела, села на заднее сиденье... Значит, за рулем был, возможно, хозяин? К сожалению, в тот раз я не успела его рассмотреть.

Я решила, не откладывая, отправиться по адресу, который узнала, чтобы увидеть, где же он живет – вероятный убийца моего мужа. Но когда я закончила работу, было уже слишком поздно, к тому же на улице начиналась метель. Только в конце недели, в свой выходной, я смогла подойти близко к их дому.

Окраина Тапы, улица Маринеску. Дом за большим забором, с садом и замерзшим бассейном. И нереальный по сюрреалистичности пейзаж вокруг – конца льдистой эстонской зимы.

«Вы убили моего мужа?» – спрошу я их – и что?

«Да-а-а?... – переспросят они. – Мы не убивали... Мы нечаянно раздавили его, ну, как уборщица... таракана!»

Ничего, кроме еще одного унижения, этот разговор, наверное, мне не сулил. Мертвый – всегда в проигрыше. Бедный – всегда дурак. Несчастный – всегда виноват в своих болячках. Так устроен этот мир. Таким его устроили мужчины с выхоленными руками и их женщины, похожие на воспитанных змей.

Пока ты защищен панцирем пусть самого скромненького благополучия и комфорта – мир вокруг почти не вызывает страха. Но если твой тоненький панцирь раскололся – ты и твое сердце будут биться у всех на виду, как у лягушонка, которого поймали, чтобы разрезать ему живот на стеклышке. В этом мире – нет жалости к пострадавшим. Нужно быть счастливым и громко смеяться, и тогда, может быть, тебе воздастся.

Я же плачу во все горло при любом удобном случае – но это моя родовая особенность... Не обращайте на это внимания!..

И мне ничего не оставалось, как снова пойти на ту же улицу, где жил Растаман с белыми пятками, но уже без Колпастиковой. Я свернула напрямик через пустырь к частным домам и мимо них – к двум пятиэтажкам... Серый грязный кабысдох увязался за мной, и я была совсем не против, наоборот, присвистнула:

– Пошли, Бобби!

Кабысдох поднял ухо и прислушался... Похоже, у пса был жестокий насморк, он съел шоколадную конфету, которую я ему дала, и чихнул.

К вечеру снег растаял, и мы старались аккуратно обходить лужи. На веревках снова хлопало белье, и от него пахло морем.

– Заходи, не заперто! – услышала я из-за двери, когда позвонила.

В комнате на кровати лежал тот же самый негр и внимательно смотрел на меня взглядом много гулявшей по миру собаки.

– Понимаешь, я нашла его, – сказала я с порога Растаману. – И что мне теперь делать? Как мне его спросить?... Он лишь посмотрит на меня сверху вниз, и что тогда? Скажи, Растамаша... А правда, что ты изучал обезьяний язык в Индонезии и наблюдал за орангутангами? – немного не к месту спросила я. – Или – врут, а?...

Растаман сморщился и, натянув шапку из цветного хлопка на глаза, дернул кадыком. Выглядел он неважнецки, похоже, что-то с желудком, поняла я, принюхавшись, и протянула ему квитанцию, он едва лишь взглянул на нее.

– Валду Рейтель? – прочел он, показав оскал кипенных зубов.

– Да, и что?... – Я рассказала про домработницу, сдававшую белье.

– Он богатый человек, – почесав губу, наконец, сказал Растаман. – Его контора на улице Пик – недвижимость и все такое... Попроси у него работу и...

– И что? – поторопила его я. – Что дальше?...

– Он даст тебе ее, ведь кто-то из его семьи виновен в смерти твоего мужа. – Растаман сказал это настолько тихо, что я скорее угадала слова по розовым губам с антрацитовой каймой, чем услышала их.

– Значит, я должна раскрыть свои карты? – переспросила я. И сама же ответила: – Но я не могу... И я не умею просить!

– Научись, в чем дело-то? – пожал плечами Растаман. – Но вообще-то ты можешь и не говорить ничего, просто попытайся устроиться к нему на работу.