Давид Гроссман - С кем бы побегать

— Ну тогда начнем, — спокойно сказала следовательница.

Она открыла папку, задала Асафу несколько общих вопросов, записала его ответы, подробно объяснила его права. После каждой фразы она как-то натянуто улыбалась, и Асаф подумал, что, наверное, ей по инструкции полагается улыбаться преступникам.

Наконец она предложила:

— Может быть, послушаем сперва, что скажет Моти?

Полицейский, на физиономии которого ясно читалось глубочайшее отвращение к этим китайским церемониям, с шумом уселся по другую сторону стола, вытянул ноги, сунул большие пальцы под ремень.

— Живо! — рявкнул он. — Выкладывай! Поставщики, пушеры. Оборот, товар, имена. Мне нужна информация, а не всякая херня, понял?

Асаф взглянул на женщину. Он не понял ничего.

— Отвечай, пожалуйста, — сказала следовательница и закурила.

— Но что я такого сделал? — спросил Асаф и тут же смутился, потому что голос сорвался на какой-то всхлип.

— Слышь, ты, недоделок, да я тебя… — начал полицейский, но женщина кашлянула, и он заткнулся, судорожно облизнув верхнюю губу. — Слушай меня хорошенько, — продолжил он после паузы. — Я уже семь лет этим занимаюсь, и я… всем известно, что у меня фотографическая память. И этого твоего вонючего пса я засек не год назад, и не два — меньше месяца назад, точка в точку, засек я его, и с ним была девчонка, лет пятнадцати, может, шестнадцати. Кудряшки, волосы черные, до хрена волос у нее на башке, ростом примерно метр шестьдесят, мордашка, кстати, смазливая.

Обращался он главным образом к следовательницe, явно стараясь произвести на нее впечатление.

— И я ее почти взял с поличным, во время сделки с этим долбаным гномом на Сионской площади, и если бы не пес этот ё…

Кашель, облизывание губы, глубокий вздох.

— Теперь глянь-ка хорошенько. — Полицейский приподнял штанину, обнажив мускулистую, волосатую ногу, на которой явственно виднелись следы укуса. — До кости! Десять уколов из-за твоего пса ебу… вонючего.

Динка протестующе залаяла.

— Молчать, вонючка! — прошипел в ее сторону сыщик.

— Но я-то что сделал? — снова спросил Асаф.

Он был растерян. Метр шестьдесят, то есть примерно ему до плеча… и черные волосы, и кудряшки, и рожица, кстати, смазливая…

— «Что же я сделал?» — передразнил его полицейский. — Щас услышишь, что ты сделал. Это ты с ней и с этим псом сделали. Вы заодно, во как! — Он сложил щепотью три пальца. — Ты что думаешь — все кругом идиоты? А ну, давай выкладывай ее имя!

И он с силой грохнул обеими руками по столу. Асаф испуганно вскочил.

— Я не знаю.

— Не знаешь, да? — Полицейский встал и прошелся по комнате. Асаф нервно следил за ним. — Гулял себе по улице и увидел эту здоровенную псину, и она запросто так согласилась пробежаться с тобой?

Внезапно он набросился на Асафа и, ухватив его за рубашку, начал трясти:

— Говори, сволочь…

— Моти! — крикнула женщина; полицейский отпустил Асафа, бросил на нее мрачный взгляд и замолчал. — Послушай, э… Асаф, — заговорила женщина напряженным голосом, — если ты действительно ни в чем не виноват, то почему ты убегал?

— Я не убегал. Я даже не знал, что он за мной гонится.

Полицейский Моти язвительно хохотнул:

— Я за ним через полгорода гнался, а он «не знал»!

— Тогда, может, — повысила голос следовательница, заглушая разъяренное пыхтение Моти, — ты расскажешь, каким именно образом получил собаку от девчонки? Как насчет этого, Асаф?

— Не получал я от нее ничего! Я ее вообще не знаю! — В голосе Асафа звучало такое искреннее отчаяние, что на лице следовательницы проступило сомнение.

— Но как это возможно? Сам посуди, ты ведь, похоже, разумный парень. Ты действительно думаешь, что тебе поверят, будто вот так, ни с того ни с сего, к тебе попала собака и позволила водить себя на поводке? Мне, например, она бы позволила? Или Моти?

Динка злобно заворчала.

— Видишь? Лучше расскажи все как есть. Всю правду.

Правду! Господи, о ней он даже и не подумал. Забыл от страха и ужаса, от унижения с этими наручниками… А главное — из-за так хорошо знакомого ощущения, что он в чем-то виноват, что его наказали по справедливости за что-то , правда, не понятно за что… одним словом, за что-то, что он наверняка когда-то совершил, и вот сейчас настало время расплаты…

— У меня в кармане рубашки… — Голос его не слушался, и он начал сначала: — У меня в кармане рубашки есть бумага. Посмотрите.

Следовательница взглянула на полицейского. Он кивнул. Она достала бумагу.