Аласдер Грей - ЛАНАРК - Жизнь в четырех книгах

В пещере трудно было что-либо разглядеть, виден был только потолок, в футе или двух над их головами. Ритчи-Смоллет заметил:

— Трудолюбия этим викторианцам было не занимать. Когда участок наверху заполнился, они вырыли здесь пещеру, которая служила склепом. В следующем веке ее больше использовали пешеходы, да и теперь это удивительно удобный кратчайший путь… Пожалуйста, спрашивайте меня, о чем хотите.

— Кто вы?

— Христианин. Или стараюсь быть таковым. Наверное, вы спросите, к какой именно церкви я принадлежу, но, мне кажется, разве дело в вероисповедании? У Христа, Будды, Амона-Ра и Конфуция очень много общего. Собственно, я пресвитерианин, но работаю с верующими любых континентов и конфессий.

Ланарк слишком устал, чтобы разговаривать. Под ногами у них был уже не лед, а плиты наклонного сводчатого прохода. Ритчи-Смоллет добавил:

— Но только я против человеческих жертвоприношений, если они не добровольные, как в случае с Христом. Путешествие прошло хорошо?

— Нет.

— Ничего. Зато вы здоровы духом и телом и можете не сомневаться в сердечном приеме. Вам, конечно, предложат пост в комитете. На этом настаивал Сладден, и я тоже был за. Я уже давно не сталкивался с институтом и советом — в мои времена обстановка была не такая напряженная. Мы очень порадовались, когда узнали, что вы решили к нам присоединиться.

— Я не решал ни к кому присоединяться. О работе комитета мне ничего не известно, и со Сладденом я не дружу.

— Ну-ну, имейте терпение. Ванна и чистая постель сделают чудеса. Вы, наверное, сами не понимаете, насколько устали.

Впереди появился светлый прямоугольник и вырос до размеров двери. Она вела к подножию металлической лестницы. Медленно, с трудом Ланарк и Рима стали одолевать залитые зеленовато-голубым светом ступени. Ритчи-Смоллет терпеливо плелся сзади, напевая себе под нос. Прошел не один час, пока они выбрались в узкую и темную комнату с каменными стенами, три из которых были украшены мраморными табличками, а четвертая представляла собой большие ворота из кованого железа. Легко открыв их, они ступили на гравиевую тропу под огромным черным небом. Ланарк увидел, что находится на вершине холма, среди обелисков знакомого кладбища.

Немного пройдя, Ланарк остановился и заявил:

— Это не Унтанк!

— Ошибаетесь. Это он самый.

Со склона, обстроенного остроконечными монументами, они смотрели вниз, на низкий и широкий собор. Примерно на уровне их глаз находился золоченый флюгер, но еще более Ланарка ошеломило то, что виднелось за ним. Ему помнился каменный город, состоявший из темных многоквартирных домов и нарядных общественных зданий, город с прямоугольной сеткой улиц и электрическими трамваями. Знакомый со слухами из кулуаров совета, он ожидал застать примерно ту же картину, только более темную и со следами еще большего обветшания, однако город под беззвездным небом светился холодным блеском. Тонкие фонарные столбы, высотой со шпиль собора, лили белый свет на дороги и петли эстакад. Со всех сторон высились башни из стекла и бетона, более двадцати этажей в высоту, с огнями на крыше, чтобы видели пилоты самолетов. Да, это был Унтанк, хотя старые улицы между башнями и автомагистралями доживали, казалось, последние дни, и за пятнами, расчищенными под автостоянки, зияли пустые глазницы фронтонов. Помолчав, Ланарк спросил:

— Унтанк умирает?

— Умирает? Не думаю. С тех пор как выбросили на свалку проект Кью — тридцать девять, население, конечно, уменьшилось, но зато начался грандиозный строительный бум.

— Но если в городе редеет население и останавливается промышленность, откуда берутся средства на новое строительство?

— Я слишком плохо знаком с хронологией, чтобы ответить. Мне представляется, обмен между сердцами значит больше, чем гигантский энергообмен в обществе. Разумеется, вы скажете, что это консервативный взгляд на вещи. С другой стороны, радикалы — единственные, кто желает со мной сотрудничать. Странно, не правда ли?

Ланарк раздраженно бросил:

— Вы как будто понимаете, о чем я спрашиваю, однако в ваших ответах я не нахожу никакого смысла.

— Обычная история, так ведь? Но если сердце у вас честное и вы не оставляете усилий, то для отчаяния нет причин. Wer immer strebend sich bemiiht, der konnen wir erlosen [10] «Чья жизнь в стремлениях прошла, того спасти мы можем». Гёте. Фауст, акт V, перевод Б. Пастернака. . О, вы будете нам очень полезны.

Внезапно Рима оперлась о камень и сказала спокойно, без ожесточенности: