Марина Юденич - Сент-Женевьев-де-Буа

— Не утруждайте себя, мсье де Буасси, — Поляков почти взял себя в руки, хотя душу его по-прежнему терзали жгучие приступы стыда Возможно, заговори с ним де Буасси, как-нибудь иначе, он не сумел бы справиться с тем, что творилось сейчас у него внутри и опять бы натворил Бог знает каких глупостей Но дружелюбный, с изрядной долей сочувствия тон француза, который возможно и был искренним, но в любом случае главной целью своей имел — подсластить очень горькую для Полякова пилюлю, неожиданно оказал на него благотворное воздействие. Поляков нашел в себе силы отвечать более ли менее достойно Суть пилюли и горечь ее для Полякова заключались в том, что ему отныне и навсегда закрыт будет доступ во все заведения этой известной и почитаемой ценителями истинной роскоши и комфорта системы, — я знаю, в чем заключается ваше решение У меня есть несколько часов, чтобы привести себя в порядок и собрать вещи?

— Ну разумеется. Расчетный час, у нас, как и везде наверное, в полдень — у вас есть еще по меньшей мере четыре часа — сейчас только девять. Но если этого не достаточно, я могу продлить ваше пребывание у нас еще на некоторое время Скажем, часов до четырех?

— В этом нет необходимости. Я успею.

— Благодарю вас, мсье Поляков И знаете что, на вашем месте я возможно поступил бы так же, но ведь и вы на моем… — Де Буасси не закончил фразы, словно испытав затруднение с подбором нужных слов, и только развел руками — Вы правы, — Поляков нашел в себе силы подняться с дивана. Он не знал, подаст ли де Буасси ему руку, поэтому и свою не протянул для рукопожатия Трудно сказать, как понял это де Буасси, он лишь сдержано кивнул и направился к двери — Один только вопрос.

— Да, мсье Поляков? — голос де Буасси впервые за всю их беседу слегка изменил ему Все это время, он все-таки волновался и только сейчас, сочтя инцидент исчерпанным, видимо, несколько расслабился. Реплика Полякова застала его врасплох — Кто была та пожилая леди, которую я разбудил?

— О! — в том как выдохнул это "о" Де Буасси сказалось все — и внезапная его тревога — чего еще потребует этот сумасшедший ревнивец? — и теперь — вот уж действительно искреннее! — облегчение, — ее высочество, герцогиня Ольденбургская, кстати, родственница ваших царей — Романовых, и близкая весьма.

— Отправьте ей букет цветов и мои извинения — Разумеется, мсье Поляков Думаю, она вас простит.

Итак, они остались в Москве. Шел год 1988. Пожалуй именно тогда все в их отношениях начало меняться, а быть может процесс перемен и не растягивался во времени — все произошло сразу. Беслан никогда не задумывался над этим и уж тем более не склонен был придавать этому значения. А Ахмет?

Сейчас, сидя в оцепенении в полупустой комнате небогатого горского дома, служившего ему временным убежищем, Бес впервые подумал об этом Что чувствовал тогда Ахмет? Вопрос этот теперь навсегда останется без ответа Тогда же все происходило само собой — лидером в их тандеме стал он. К нему теперь обращались с просьбами, вопросами, к нему шли за советом, защитой, помощью, он разбирал внутренние тяжбы и споры. И в этом никто не усматривал ничего удивительного В Москве не знали маленького, вечного голодного, злобного как побитая дворняжка и от отчаяния — дерзкого мальчишку из полунищей семьи, а если кто из земляков и помнил его в те времена, то теперь наверняка усомнился бы в точности своих воспоминаний. Потому что теперь он был старшим среди равных ему по возрасту и социальному происхождению членов диаспоры в силу своей деятельности и доли ответственности, которая лежала на его плечах, и равным среди старших, которые в сущности были избранными Ахмет теперь был просто братом Беслана. Настало самое трудное испытание их братства. Ахмету надлежало теперь жить, внешне, но главное для него — внутренне, признав лидерство Беслана и его право принимать решения за обоих.

Беслана же ожидала долгая цепь испытаний, звеньями которой стали постоянные промахи Ахмета в бизнесе, на какой бы участок он его не определял, его абсолютное неумение работать с людьми и работать вообще. Ахмет был вспыльчив, высокомерен, неделями мог пьянствовать и гулять по Москве, кочуя из казино в казино, разбивая дорогие машины, проигрывая и проматывая деньги на шлюх. Даже слегка выпив, он становился без меры хвастлив, раздавал направо и налево заведомо невыполнимые обещания, был агрессивен — не раз и не два только благодаря авторитету Беслана ему сходило с рук бряцание оружием и жестокие побои, которые он наносил подвернувшимся под руку и посмевшим каким-нибудь образом возразить ему, людям. Единственное, что оставалось в нем неизменным и столь же неизменно восхищало людей, заставляя прощать Ахмету многое был его блестящий интеллект и владение словом Это потрясало многих, особенно из числа образованных русских — политиков, крупных чиновников, с которыми они теперь имели общие дела, — насколько чеченец, рожденный и воспитанный в маленьком горном селении блистательно владел русским языком и как тонко и глубоко его чувствовал. Легко срывающиеся с языка Ахмета фразы становились едва ли не афоризмами и начинали гулять по Москве, часто оказываясь на страницах печати или в устах какого-нибудь модного оратора. Это он придумал летучее: «Бороться за счастье народца», с его языка сорвалось: « Кадры решают. И все», именно он первым пригрозил кому-то « ударом ниже пейджера». Однако в их окружении ценителей изящной словесности было не так уж много — жалобы на Ахмета текли рекой. Но они выстояли, и испытание это, теперь уже точно можно было сказать — самое серьезное в их жизни, выдержали с честью. В их внутренних отношениях и восприятии друг друга все осталось по-прежнему. Ахмет, переступив, видимо, через себя, отринув память о прошлом, свое блестящее образование, талант и интеллект, признал первенство Беслана Беслан же не закрывая глаз на слабости брата, закрыл дорогу в свое сердце раздражению, а порой и злости, которые закипала в груди после очередной выходки Ахмета. Ему вряд ли пришло бы в голову размышлять на эти темы и формулировать эти размышления подобным образом, но он блестяще справился с этим процессом, осуществить который в своем сознании смогли бы очень и очень немногие Он смог.