Марина Юденич - Сент-Женевьев-де-Буа

— Хорошо, хорошо, как ты считаешь нужным, Митя. Простите меня, Микаэль, я не хотел вас обидеть…

— Никто и не обиделся, папа, — Полякову явно не терпелось узнать, то важное, что собирался сообщить ему отец, — так о чем речь?

— Да, да, конечно Я остановил тебя, вот из-за чего…. Не знаю, имеет ли это отношение к тому, что сейчас произошло между тобой и мамой… Но все равно, ты должен знать… Друзья дедушки недавно, несколько дней назад сообщили ей, что его личным делом интересовался в архиве какой-то журналист.

По-моему, его фамилия Артемьев Он, знаешь часто выступает по телевидению, проводит всякие расследования…. В общем мама очень сильно расстроилась Можно себе представить, что он хочет накопать про дедушку… Возможно, ее реакция сейчас…. Ты понимаешь, одним словом…. И вы, Микаэль… Она успокоиться, вы придете к нам еще раз, мы спокойно поговорим, я думаю… — очевидно было однако, что Николай Иванович совсем не был уверен в том, что говорил сейчас — Спасибо, папа, это серьезная информация и хорошо, что ты сказал мне.

Ну, возвращайся. Я позвоню тебе сегодня вечером, как там у вас.

Поляков неумело как-то и смущаясь своего порыва вдруг обнял отца, а потом, быстро повернувшись, почти бегом устремился вниз по лестнице Микаэль, торопливо пожав явно опешившему Николаю Ивановичу руку, поспешил за ним следом.

Алексей Артемьев пробыл в Москве всего три дня, но за это короткое время успел чрезвычайно много. Однако, привычного удовлетворения и некоего даже самодовольства и самолюбования, которым был подвержен он всегда после напряженной и успешно завершенной работы, на сей раз не было. Тому была причина и крылась она как раз в той массе серьезных дел, которую умудрился переделать Леха всего-то за три дня. Теперь Леха совсем не был уверен в том, что действие запущенной им машины приведет в восторг главного заказчика и, инициатора его свершений — Беслана Шахсаидова. Это тревожило и вселяло некоторый страх. И все же Леха не мог не признать, что удалось ему многое, и при всем беспокойстве и тревоге, не испытывать и некоторое чувство удовлетворения. Причем последнее теплилось, как ни странно, не в сфере личных лехиных интересов и амбиций, а в той малой и глубоко затерянной в дебрях его сознания области, которая отведена была гражданским чувствам журналиста Алексея Артемьева. Были, оказывается, у него и такие.

Дела же его складывались следующим образом.

Несколько часов работы в архиве Федеральной службы безопасности открыли перед ним практически весь жизненный путь и вехи блестящей карьеры генерала госбезопасности в отставке Андрея Валентиновича Тишкина. Разумеется, факты содержащиеся в официальных документах — анкетах, приказах о назначении на новые должности, представлениях к очередным и внеочередным званиям, наградам, личные рапорты и рапорты сослуживцев, результаты служебных расследований и заключения медицинских комиссий — были изложены сухим казенным языком, который, порой кажется, собственно и изобретен для того только, чтобы закамуфлировать обтекаемыми стандартными фразами мерзости, творимые властями, сгладить в глазах будущего читателя этих казенных бумаг да и самой истории острые углы их преступных решений, разящие наповал тысячи а то и миллионы отданных им на растерзание и попрание человеческих душ и жизней. Однако в случае чекиста Тишкина даже это проверенное многократно средство работало плохо — зловонная грязь, густо замешанная на крови, почти зримо и едва ли не ощутимо проступала сквозь выцветшие строки пожелтевших листов его личного дела. Артемьеву было не по себе — причем это ощущение было устойчивым, ощутимым почти физически, и с каким-то налетом мистики.

Такое чувство испытывает человек, столкнувшийся с явлением необъяснимым и пугающим его: отчетливо услышав, к примеру, шаги или голоса в заведомо пустом доме, или чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд, будучи уверенным, при этом, что находится в полном одиночестве. Не прошло оно и после, когда сделав некоторые выписки и почти полностью скопировав отдельные документы, он покинул гостеприимное для него здание на Лубянке, словно записи в его блокноте стали некой связующей нитью между ним и чекистом Тишкиным, и своими очень светлыми, а на старой фотографии — так почти белыми глазами, тот внимательно следит теперь за ним, Алексеем Артемьевым из своего кровавого небытия. Однако времени предаваться эмоциональным переживаниям у Лехи не было. К тому же, первое задание Беса им было выполнено — зная имя человека, учинившего кровавую бойню в степном монастыре, и без особого труда выяснил, кто из его прямых потомков где пребывает ныне Следующий этап его деяний снова привел Артемьева на маленькую уютную дачу под сенью огромных корабельных сосен, к человеку, отец которого первым пытался расследовать страшные дела чекиста Тишкина.