Марина Юденич - Welcome to Трансильвания

— Там совсем другая история…

— Вы так уверены? Ах да, я и забыл, что вы летали в Россию. То есть на Украину.

— И в Россию тоже. Я была в Москве.

— В Москве? Почему — в Москве?!

— Об этом позже. Пока же повторяю: убийство мальчика не имеет ничего общего со всеми прочими.

— Не могу с вами спорить, но после мальчика были и другие смерти. Об этом писали. И кто-то — мы так и не смогли выяснить, кто именно, — всякий раз пересылал новые публикации по электронной почте доктору Брасову.

— Вот как? Любопытная деталь.

— Да. И это — поверьте! — было ужасно. Он мрачнел, метался, искал объяснения происходящему. Но не находил.

— То обстоятельство, что все материалы были написаны одним и тем же автором, вас не смущало?

— Одним и тем же? Вы так же уверены в этом, как…

— Как и в том, что произошло с несчастным мальчиком.

— Но мы не знали… И не заподозрили ничего подобного! Нет. Даже в голову не приходило. Они были такие разные.

— Вы так убедительно говорили о черном PR, неужели мысль о газетной кампании, спровоцированной кем-то, не пришла в ваши ученые головы?

— Кампания? Но зачем? С какой целью?

— Этого я пока не знаю.

— Вот видите, даже вы, обладая информацией, о которой мы и не догадывались. Один автор! Послушайте, а быть может, это он присылал свои творения доктору Брасову? Но зачем?

— Откровенно говоря, я не думала над этим вариантом. Хотя он возможен. Вполне возможен. Допустим, он хотел, чтобы доктор Брасов вступил с ним в полемику. Это привлекло бы к его материалам еще больше внимания. Доктор Брасов — человек с именем…

— Да, это может быть. Но если вы знаете автора, можно задать ему этот вопрос?

— Нельзя. Он мертв. Убит так же страшно и необъяснимо, как и ваш профессор.

— Тот журналист, которого нашли в склепе?

— Тот самый.

— Боже праведный! Вот вам еще одна загадка. Но это случилось уже после гибели профессора. Он же в свое время был потрясен тем, что произошло с экспедицией доктора Эрхарда.

— Представляю. И кстати, они были знакомы?

— Весьма поверхностно. Шеф не одобрял затеи доктора Эрхарда.

— Почему же?

— Он был противником… как бы это сказать… коммерческого использования имени Дракулы. И уж тем более — его останков.

— Разве где-то сообщалось о коммерческих планах доктора Эрхарда?

— Вроде бы — нет. Официальной информации не было, но профессор располагал такими данными. Мне кажется, он имел контакт с кем-то из членов экспедиции.

— С кем именно?

— Это мне не известно. И это, откровенно говоря, было обидно. Впрочем, возможно, что я ошибаюсь.

— Но что-то вас натолкнуло на такую мысль.

— Видите ли… В те дни, когда они прибыли в Румынию и, по-моему, уже направлялись в наши края, доктора Брасова посетил некто.

— Некто?

— Именно некто. Шеф ничего не рассказывал об этой встрече, хотя я точно знаю, что она была. Откровенно говоря, профессор просто выставил меня на то время, пока гость был у него. Разумеется, я не задавал вопросов, ясно же было, что он хотел сохранить все в тайне. Однако то обстоятельство, что именно в это время экспедиция была где-то рядом, навело меня на мысль…

— Понятно. А после гибели экспедиции у доктора Бра-сова не возникало желание посетить Поенари?

— Возникало. И пропадало. В то время, сказать откровенно, он находился в смятении. Он метался. Но я, кажется, уже говорил об этом. К тому же в первые дни после трагедии развалины были оцеплены полицией. Короче, мы несколько раз собирали рюкзаки, но… так и не выбрались туда. А потом… Потом был еще один визит…

— Чей же?

— Не знаю… Откровенно говоря, мне показалось, что это был тот же человек, что и в первый раз.

— Но экспедиция Эрхарда…

— Погибла, хотите сказать? Не вся.

— Да. В живых остались двое.

— Вот именно.

— И вы снова ни о чем не спросили доктора Брасова?

— Нет, госпожа Вронская. Я не привык совать свой нос в дела шефа, тем более что тот ясно давал понять, что этого не желает…

— А он давал?

— Мне снова было предложено погулять часа два.

— А когда вы вернулись…

— Профессор был мрачнее тучи. В тот вечер он сжег очень много документов, в том числе уникальных.

— Это происходило уже при вас?

— Да. Мне даже пришлось помогать.

— Молча? Вы и тогда не стали задавать вопросов?

— Отнюдь. Я спросил… И впервые услышал… сомнения. Впрочем, уже не сомнения, нет. В тот вечер он впервые заговорил о возможной ошибке… Это было страшно. Даже сейчас. Он пил. Много, Причем этот отвратительный местный самогон. Хотя прежде — никогда. Почти никакого алкоголя. Рюмку-другую за обедом. Глоток коньяка на ночь. Понимаете? И просил у меня прощения…