Джим Гаррисон: Легенды осени

Первый, предупреждающий, удар родители получили порознь в конце января: им сообщили, что Альфред, и прежде-то не очень хороший наездник, упал с лошади под Ипром, раздробил колено и получил перелом позвоночника. Но прогноз из полевого госпиталя пришел хороший, и в мае они могли ожидать его дома. Майор из Калгари особо прислал отцу письмо с соболезнованиями. Альфред был блестящим молодым офицером, и это горькая потеря для армии. Опрометчивость Тристана, к сожалению, мешала оценить должным образом его мужество, но майор полагал, что он обретет в боях зрелость. Сэмюел показал себя исключительно полезным, и майор опасался, что его заберет к себе генерал: на золотого мальчика обратили внимание все офицеры. Ладлоу читал между строк и представлял себе, до какой степени изводит Тристана армейская дисциплина. С виноватым чувством он подумал, что лучше бы вернулся весной Сэмюел или Тристан, чем Альфред. Во Франции канадцы занимали позиции между Невшателем и Сент-Омером. На ранних, оптимистических этапах войны английские соратники считали их слегка бестолковыми и неуклюжими – в особенности грубовато немногословные удальцы из Сандхерста [7], рассматривавшие войну как ступень своей блестящей военной карьеры. Эта тевтонская дурость распространена была не только среди гуннов. Но никто не мог упрекнуть канадцев в недостатке боевого духа – храбрость их была скорее даже чрезмерной.

Тристан делил палатку с самыми отъявленными бузотерами в роте. Альфред был смущен, когда Тристан навестил его в полевом госпитале – вошел гоголем, расхристанный, с навозом на ботинках. Тристан притащил бутылку вина, Альфред пить отказался. Потом пришел офицер, товарищ Альфреда – Тристан не отдал ему честь, не встал, пил вино из горлышка и, уходя, не попрощался, а сказал только, чтобы Альфред отдал Удару Ножа его любимую лошадь, если сам он не вернется. Снаружи, под дождем, опустив глаза, его ждал товарищ, здоровенный канадский француз Ноэль, траппер из Британской Колумбии. В лагерь только что пришло известие: Сэмюел и майор убиты. С группой разведчиков они отправились на рекогносцировку в направлении Кале, попали под горчичный газ и, обалделые, забрели на поляну в каштановой роще, где их в клочья изорвало пулеметным огнем. Известие принес единственный уцелевший разведчик, и сейчас он докладывал начальству. Ошеломленный Тристан стоял под дождем, в грязи, и канадец горестно обнимал его. Разведчик, тоже из их палатки, подошел вместе с офицером. Они бросились к загону и быстро оседлали трех лошадей. Офицер приказал им остановиться, но они отшвырнули его и галопом поскакали на север, к Кале; в полночь они достигли рощи. Ночь просидели там тихо, без костра, а на рассвете поползли в мелком сыпучем снегу и счищали снег с лиц дюжины мертвецов, пока Тристан не нашел Сэмюела. Он поцеловал брата и омыл его ледяное лицо слезами. Лицо Сэмюела было серым и неповрежденным, но живот оторван от грудной клетки. Тристан охотничьим ножом вырезал сердце, они приехали в лагерь, там Ноэль растопил свечи, и они залили сердце в парафин в маленьком патронном ящике, чтобы похоронить в Монтане. Вошел офицер и вышел, не сказав ни слова: подумал, что его задушат, если попробует помешать. Закончив, Тристан с Ноэлем выпили литр бренди из награбленного на ферме, и Тристан вышел из палатки и орал проклятья Богу; потом Ноэль утихомирил его, и он уснул.

Утром Тристан проснулся и бессердечно отказался горевать вместе с Альфредом, когда за ним прислали солдата из госпитальной палатки. Он прилепил к ящичку записку: "Дорогой отец, это все, что я могу послать домой от нашего любимого Сэмюела. Мое сердце разорвано надвое, как и твое. Его привезет Альфред. Ты знаешь, где его надо похоронить, – у ключа в каньоне, где мы нашли рога старого барана. Твой сын Тристан".

Потом Тристан обезумел, и в Канаде еще живы несколько очень старых ветеранов, которые помнят его месть, потому что его схватили и заперли раньше, чем она набрала полный ход. Для начала Тристан и Ноэль сделали вид, что взялись наконец за ум, и стали вызываться в еженощные разведывательные вылазки. К концу третьей ночи на столбе их палатки висели семь белокурых скальпов различной степени высушенности. В четвертую ночь Ноэль был смертельно ранен, и утром Тристан вернулся в лагерь, перекинув его тело через седло. Он проехал мимо толпы солдат к палатке, уложил Ноэля на койку и налил бренди в его безжизненное горло. Он спел шаманскую песню шайеннов, которой его научил Удар Ножа, и вокруг палатки собрались солдаты. Командир приказал принести на носилках Альфреда, чтобы он урезонил Тристана. Когда открыли клапан палатки, на Тристане было ожерелье из скальпов, а его охотничий нож и винтовка лежали поперек груди Ноэля. На него надели смирительную рубашку и отправили в парижский госпиталь, откуда он через неделю сбежал.