Наринэ Абгарян - Дальше жить

Вода была совсем ледяной, но ходить за теплой Ехизабет не стала – чашку можно и холодной сполоснуть. Поднялась на цыпочки, отодвинула жестяной лист, служащий колонке крышкой, проверила уровень воды. На сегодня хватит, но с утра надо будет еще натаскать. Вымыв чашку, она почему-то не поставила ее на сподручную полку в посудный шкаф (на этой полке хранилась та посуда, которой пользовались чаще всего, потому располагалась она на такой высоте, чтобы легче было дотянуться до любого ее угла), а, повертев бездумно в руках, убрала в карман передника.

Заглянула к Суро – тот спал, приоткрыв рот. «И хорошо», – удовлетворенно подумала Ехизабет: глубокий сон всегда влиял на внука благотворно – он с детства обладал удивительной способностью побеждать простуду, просто хорошо выспавшись. Чуть отворив форточку, чтобы комната проветривалась от печного жара, она ушла к себе.

Телефонный аппарат стоял на тумбочке рядом со старым телевизором. Ехизабет осторожно понесла его, придерживая за провод, чтобы нечаянно не наступить. Оставив на подоконнике, вернулась за стулом. Установила его таким образом, чтобы сидеть к окну левым боком. Полезла в карман передника за очками, обнаружила там чашку, обругала себя беспамятной овцой. Водрузив на переносицу очки, принялась с важным видом надавливать на кнопки телефона, который раз поражаясь тому, как просто теперь стало набирать номер. Раньше, пока диск накрутишь, – половина дня уйдет, а теперь хлоп-хлоп-хлоп, и пожалуйста, после недолгих гудков в трубке раздается скрипучий голос Макаранц Тейминэ, поразительным образом всегда угадывающей, кто ей звонит.

– Ехизабет, это ты? – вот и в этот раз не ошиблась она.

– Как догадалась, что я? – привычно изумилась Ехизабет.

Тейминэ довольно рассмеялась.

– Почувствовала. Как там Суро?

– Спит. Как твой Колик?

– Отвез машину в ремонт. Все окна прострелили, кроме заднего. Справа несколько следов от пуль осталось. По шинам целились, но не попали.

В трубке воцарилась напряженная тишина. Ехизабет тоже молчала, глотая слезы. Говорить о том, какая участь постигла бы внуков, угоди хоть одна пуля в колесо машины, было выше их сил. Вон, Закинанц Мартироса недавно из плена вернули. В таком состоянии, что дочь его в обморок упала, когда его увечья увидела.

– Хоть бы дорогу безопасную построили, чтоб не вдоль границы, – вздохнула Тейминэ.

– Построят, а как же. Деньгами на дорогу подавятся, но не построят! – с горечью отозвалась Ехизабет, подразумевая власть, вот уже который год кормящую пустыми обещаниями народ.

Сквозь гул телефонных проводов слышно было, как Тейминэ несколько раз тяжело вздохнула.

– Ничего, – наконец отозвалась она, – каждому по его поступкам и воздастся. И тем и этим.

Ехизабет сделала торопливый жест рукой, словно отгоняла назойливую муху. Задела чашку, та слетела с подоконника, и, глухо стукнувшись об пол, раскололась на две равные половинки.

– Не верю я в справедливость, Теймо! И в воздаяние не верю. За что пострадал мой Суро? Семью в бомбежке потерял, живет калекой – одну руку взрывом оторвало, другую покалечило. Ты сама видела, как он своими изуродованными пальцами зелень перебирает, как тяжко трудится, чтобы прокормиться и прокормить меня. Или твой несчастный Колик? Сначала жену похоронил, потом – старшую дочь. Вынужден по этой проклятой обстреливаемой дороге в город ездить, чтоб материал для ремонта обуви покупать. За что он страдает? Или бедный Арто, до сих пор оплакивающий свою Забел? Я как-то намекнула ему, говорю, зачем себя заживо хоронить, посватайся к Ниник, она хорошая девушка, поженитесь, пока еще молодые, детей родите, счастливы будете. А он махнул рукой – какие дети, когда душа навылет болит. Вот ты мне скажи – за что страдают наши дети и внуки? И за какие такие благие дела жиреют эти сволочи у власти?

– Ты поаккуратнее с такими словами, Ехизо, – заволновалась Тейминэ.

– Это почему?

– Мало ли, вдруг этим, что у власти, они не понравятся.

– Да какала я на их головы! – бросила в сердцах Ехизабет. – Слова им мои не понравятся? Какала я на их головы каждое утро. И каждый вечер! Понятно?

– Понятно, что ж тут непонятного, – безмятежно отозвалась Тейминэ.

Ехизабет шмякнула на подоконник телефонную трубку, наклонилась, подняла осколки чашки, спрятала в карман фартука. Снова прижала к уху трубку.

– И что же тебе понятно? – спросила, переводя дыхание.

– То и понятно, что наведываешься ты в уборную по большой нужде как на службу, каждое утро. А если тебя рассердить – то и по вечерам можешь туда наведаться.