Наринэ Абгарян - Дальше жить

– Если бы могли, горы бы тоже увозили, – часто повторял он. – Такое впечатление, что, уезжая, забирают с собой все: от привычного вида из окна до могильных камней предков. Сядешь в такую машину – и кажется, что, если обернуться, можно на заднем сиденье обнаружить Арарат.

Григор слушал молча, не возражал. Оник привык к его молчанию, потому сам спрашивал, сам отвечал.

– Ты когда-нибудь задумывался над тем, до чего мы странный народ? Народ-улитка.

И, поймав недоумевающий взгляд друга, поспешно уточнял – в хорошем смысле этого слова: все свое носим с собой.

Биноянц Григор возвращался домой. Дорога была длинной, почти нескончаемой. Справа тянулся неприкаянный и сирый лес – ноябрь на исходе, скоро зима. Слева дыбился отвесный склон Девичьей скалы, испещренный белесыми шрамами от стремительных и смертоносных селей, каждую Божью весну с чудовищным грохотом низвергающихся в бездонную пропасть Хузани-Кара. Двенадцать лет назад именно такой сель спас их жизнь. Была война, один из долгих дней боя, патронов почти не осталось, помощи ждать было неоткуда и отступать тоже было некуда, за спиной – родной Берд. Оник еще криво усмехнулся – даже застрелиться нельзя, на кого мы его бросим. Вот тогда и сошел сель – смертельной ледяной волной обрезал, словно бритвой, выступ скалы, откуда шел обстрел, и, пройдя от них буквально в полуметре, сгинул в пропасти.

Крестились в тот же день. Тер Вартан обошелся без церемоний – наспех пробормотал молитву, начертил на лбу каждого крест. Выйдя с ними покурить, не стерпел, съехидничал: «Не могли в мирное время прийти?» «Скажи спасибо, что вообще пришли!» – отрезал Оник. Тер Вартан махнул рукой – мало я вас в школе колотил. «Мало!» – согласился Григор.

Тера Вартана не стало через неделю – убило осколком во дворе часовни. Было три друга, стало два.

Биноянц Григор возвращался домой. Встречать его в город приехали самые близкие – жена, родители, вдова тера Вартана, жена Оника Манана с сыном.

В аэропорту у отца поднялось давление – перенервничал, когда объявили о задержке рейса. Мать плакала всю дорогу, успокоилась, лишь когда увидела сына. Обняла, прижалась к груди.

– Не отпущу тебя больше никуда!

– Я и не уеду, – ответил просто Григор.

Манана спросила одними губами: где? Он передал не ей, а ее сыну тяжелую урну. Тот дрогнул лицом, но не заплакал.

Когда загружались в машину, сообразили, что места для Григора нет.

– Как же так? Вроде всем места хватало! – смешался отец.

– А меня посчитали? – спросил Григор.

Отец замер с открытым ртом.

– Я на автобусе поеду, как раз скоро рейс, – вызвался сын Оника.

– Поеду я, – не терпящим возражений тоном объявил Григор и добавил, понизив голос: – Тебе лучше остаться с матерью.

Ехали вереницей: впереди рейсовый автобус, следом – машина отца. Рядом с ним, прижимая к груди урну, сидела Манана и утирала кончиками пальцев глаза. Когда автобус поворачивал направо, Григор видел в боковом зеркале ее заплаканное лицо.

Работали в три смены, трудно и беспросветно. Иногда мечтали, наивно, по-детски, как наконец разбогатеют, вернутся домой, откроют консервный цех. Станут производить все местное, вкусное: ореховое и кизиловое варенье, компоты из терна и дикой груши, печеные на огне овощи, настоящую, на чистейшем горном масле, кавурму [23]…

– Я буду директором, ты – замом, – распоряжался Оник и, не дожидаясь вопроса, пояснял: – молчаливый директор – смерть предприятию.

– А говорливый, значит, спасение? – возмущался Григор.

– Говорливый – залог успеха!

Когда Григор хотел подшутить над другом, так и называл его – Залог Успеха. Оник не обижался. Однажды он уехал за товаром и не вернулся. Лишь к утру пришла весть об аварии и сгоревшей дотла машине.

Оник всегда говорил, что проживет сто лет и один день. «Дождусь первого праправнука, а там как фишка ляжет». Фишка легла так: было три друга – остался один.

Девичья скала давно осталась позади, скоро покажется водохранилище, а за ним – Берд со столетними кипарисами, подпирающими куполами небеса.

Биноянц Григор вез обратно все, что забрал с собой в далекую заграницу, – привычный вид из окна, могильные камни предков, Арарат – Большой и Малый. Свои несбывшиеся мечты, невыносимое бремя бытия.

Биноянц Григор возвращался домой.

На Нугзара невозможно смотреть без улыбки: огненно-рыжий, с огромными зелеными глазами и кривым перебитым носом, отчаянно нависающим над верхней губой. Чтобы прикрыть лысину, он зачесывает волосы от уха до уха. Если ветер дует не в ту сторону – тщательно прилизанная прядь развевается веером. Нугзар спохватывается, поспешно приглаживает ее растопыренной пятерней. Пунцовеет так, что кажется – сейчас задымится.