Александр Торин - Осенние рассказы

— Эй, ты чего, на голову больной? — С любопытством посмотрела на меня тетка с серыми глазами.

— Вы случайно не знаете, сколько лет живут сосны? — неожиданно спросил я.

— Нет, точно псих. — вступила вторая тетка. — Я как его увидела, сразу поняла — из психушки сбежал. Слушайте, мужчина, дайте лучше рублей тридцать на пиво.

— Лет сто, а может быть и двести, — бормотал я, не обращая на женщин внимания. В ушах отдавались эхом едва слышные далекие голоса, как бывает в гулком соборе, в котором разговаривают шепотом. Будто мазками невидимой кисти импрессионистов в воздухе прорисовывались фигуры детей, качающихся на ветках, прыгающих около ствола и с испугом прячущихся от свинцовой тучи, наползающей с горизонта.

Я погладил сухую кору и прикрыл глаза. Высохший ствол, давно обрубленные ветви. Так и все мы, потерянные, забытые, разъехавшиеся по разным городам и странам. Но ты еще живешь, и мы тоже. Все мы отсюда, как ни крути, и возвращаемся к тебе в мечтах и воспоминаниях. Дерево моего детства… Спасибо, что стоишь до сих пор, ты мне снишься ночами, как любимые женщины.

Сентябрь встретил учеников десятого класса углубленным изучением общественно — политических дисциплин. Причин тому было множество — напряженная международная обстановка, тяжелейшая битва за урожай, инструкции ГОРОНО, и новая учительница обществоведения.

Началу учебного года предшествовали месяцы свободы и чудных открытий. Моя сестра наконец-то дождалась кооператива в Теплом Стане, рядом с югославским магазином «Ядран». Новый девятиэтажный дом, восьмой этаж, светлые коридоры, пахнущие краской, потрясающая перспектива из окна — половина Москвы, лесной массив, шпиль университета. И книжные развалы, перевезенные из университетского общежития — наследие оттепели и умеренно — оптимистичных ранних семидесятых. Библиотека фантастики, Стругацкие, ксерокопии первых изданий Булгакова, жизнь Замечательных Людей. За эти месяцы, казалось, я прожил целую эпоху.

Теперь все летние радости в прошлом, хотя и недалеком. Утром мы влезаем в казенную школьную форму: синие брюки и пиджак с металлическими пуговицами.

К школе можно пройти двумя путями. Первая дорожка идет в гору, между двух пятиэтажек, в одной из которых живет мой старый приятель Гоша, а в другой наши школьные красавицы — Галя с Танюшей. Танька живет на третьем этаже, Галя на пятом, и мы с ними вечерами флиртуем — я достаю подзорную трубу c двадцатикратным увеличением, а девочки делают вид, что меня не замечают.

Но мы с Серегой пойдем в школу другим путем. Окружной путь этот пролегает мимо телефонной будки и котельной. Нормальные герои всегда идут в обход. Серега — мой лучший школьный друг. До сих пор помню, как мы познакомились. Случилось это в физкультурной раздевалке, расположенной в школьном подвале.

В раздевалке пахло слегка подтекающей канализацией и юношеским потом. Мы натягивали синие физкультурные штаны и зашнуровывали кеды китайского образца. Бегать кросс по школьному стадиону не хотелось.

Мальчишки обсуждали девчонок, которые наверняка переодевались где-то совсем рядом, за толстой подвальной стеной, неловкими движениями освобождаясь от школьной формы. Еще обсуждали заграничную жизнь. Перед физкультурой был урок английского, на котором полная и румяная Генриетта Сергеевна демонстрировала ученикам фильм про Лондон и Темзу. В этом учебном фильме широкоплечий ученик и стройная ученица катались по Темзе на кораблике и говорили на хорошем Оксфордском английском.

— Вот стану хоккеистом, — Генка Захаров занимался в спортивной секции ЦСКА, — обязательно поеду в Англию. Как в кино показывали, сяду на пароходик и прокачусь по матушке — Темзе. И Маринку с собой возьму…

— Вообще-то Темза мужского рода. Поэтому в английском правильнее говорить «Батюшка — Темза» — юношеским баском, вполголоса сообщил Серега.

Серега был «новеньким» — он недели две как пришел в наш класс, и слегка чурался окружающих.

— Чего заливаешь? Сейчас как дам в ухо, будешь знать.

— Я не заливаю, — сжал зубы Серега. Темза действительно мужского рода.

— Точно, Генка, — вступился я. — Я тоже об этом слышал.

— Напридумывают, — оскалился Захаров. Батюшка Темза. Чтобы река мужского рода была. То ли дело у нас: Волга — матушка.

— А Енисей? — Ехидно спросил я.

— Умные все больно пошли. Козлы, — Генка сплюнул и вышел из раздевалки.