— А ты почем знаешь? — хмыкнул О'Доннел по другую сторону. — Ты в жизни кофе не пробовал.
— Пробовал, почему. На американской базе. Я им из липтонской лавки кое-что носил, и они мне кофе давали. Сколько раз.
— Тихо, вы, — тот же голос сзади. — Люди картину хотят смотреть. Деньги плочены.
Билетершин фонарик плясал вдоль ряда, мы прятали лица. Вокруг шикали. Действие достигло своей кульминации. Детектив допрашивал подозреваемого.
Моран перегнулся через нас с Харкином, зашептал:
— Анекдот про чукчу-детектива слыхали? Вопрос к подозреваемому: "Где вы были в ночь с двадцать первого сентября по двадцать первое марта?"
Тонер расхохотался вслух.
— До меня не доходит, — сказала Шейла.
— Ничего. Мы тебе потом объясним. Ох ты господи.
— В чем соль? — шепнула мне на ухо Айрин.
— Он плохо рассказал. Я тебе после объясню. — У меня заныло под ложечкой. Не понять такого?
На экране повернулась дверная ручка, дверь в прихожую приоткрылась. Мелькнула рука в перчатке.
Нат уходил. Дверь открывалась шире.
— Балда, — рыкнул Моран. — Он же в спальне засел. Задержись ты, поговори с этой дурой.
— Шш, — опять тот, сзади.
Через несколько рядов за нами рыдала девушка.
— Ее же убьют. Почему никто ей не скажет?
— Эй, мисс, вас убьют, — крикнул Харкин.
Кто-то засмеялся, но больше шикали, фонарик стрельнул по нашему ряду, несколько секунд помедлил. Айрин схватила меня за плечо. Я продел руку под ее локоть, наши пальцы сплелись.
Герой, стоя в дверях, собирался уйти.
— Нет, нет, нет, — взвыли мы хором. — Идиот. Ты ее с ним запрешь. Он же в спальне.
— Ну, теперь ей хана, — объявил Тонер.
Шейла заплакала. Айрин стиснула мою руку.
— Не могу. Не буду смотреть. Ты мне потом расскажешь.
— Сейчас же самое интересное!
Но она уткнулась лицом мне в плечо, не смотрела. Зал притих.
— Господи, и правда папаша, — охнул Тонер, когда камера застыла на фотографии героининого отца.
— Гони шесть пенсиков, Харкин. — О'Доннел хлопнул в ладоши.
Убийца стянул с лица маску. Действительно — ее отец. Я содрогнулся. Забыл про Айрин.
— Папка ее? — не веря глазам, взвизгнула Шейла. — Не может он убить родную дочь. Зверюга! — заорала она в экран. Вокруг хохотали.
Герой веско поднимался по лестнице, вытянув револьвер.
Выстрел, объятье. Конец.
— Да, хорошо! — сказал Тонер, когда зажегся свет. — Я с самого начала догадался.
— Фига два догадался ты, — хмыкнул Моран. — Ты ж на того думал, в кафе. А ежу понятно было, что это папаша.
Я остановился с Айрин у себя на углу, потому что у нее, она думала, мы скорей могли напороться на Гренейгана. Мы стояли под фонарем. Мне была видна наша дверь, я туда поглядывал, опасаясь, как бы кого не понесло выставлять бутылки для молочника. Мы поцеловались — один раз, очень нежно. Наклоняясь для второго поцелуя, я обдумывал, не предложить ли ей уйти от света, на зады. Из-за забора над нами выросла тень; Айрин еще не успела отпрянуть, а я уже понял: Гренейган.
Надвигался мутным пятном. Дверь открылась. В желтом прямоугольнике света был папа. Я его ясно видел. Гренейган стоял, смотрел. Папа смотрел на нас. Потом отступил в дом, оставив дверь открытой. Гренейган бросился на меня, схватил за шиворот. Потом уже был Лайем, еще кто-то: Харкин, Моран, О'Доннел. Метнулись к Гренейгану, он развернулся, прыгнул через забор, канул в поле. Никто не побежал за ним в темноту. Лайем меня прислонил к забору.
— Где Айрин? — спросил я.
— Айрин? Он еще спрашивает. Мимо нас дунула по шоссе. Ни звука не сказала. Подставила тебя Гренейгану.
Я затряс головой. Не может быть. Не такой я дурак. Айрин, правда, с тех пор избегала меня, а я так и не решился ее преследовать, чтоб расспросить напрямик. Папа оттянул мне губу и разглядывал кровоподтек внутри.
— Стал под фонарем задом к темноте! Нарочно, что ли, набивался? Ты уж поосторожней. Да и мал еще за девочками бегать. Лучше на уроки бы налегал. И подальше держись от Гренейгана и всей этой бражки. Слышишь?
Вошел и закрыл входную дверь на засов перед тем, как нам лечь спать. Дом стал маленьким, тесным, в голове у меня гремело.
Тут вот какая история, так объяснял мне Лайем, почему лучше не связываться с Гренейганом. Ты уже слышал, он сказал, всю эту бодягу насчет отца Брауна, который изгонял духов в нашем приходе, и как у него волосы за одну ночь поседели, когда он боролся с дьяволом. Неизвестно, на кого стал дьявол похож за одну ночь после схватки с этим маньяком. Короче — это все про их семейку, Гренейганов. Много-много лет назад Джимми Гренейган, дедушка твоего красавца, влюбился в одну женщину по имени Клэр Фокнер. Ну а он был жутко зажатый и не осмелился ей ничего сказать, хоть она сама все знала. Нравы были строгие в начале века. Она не могла взять и ему сказать, а он краснел от одной мысли, что можно подступиться к ней, вообще к любой женщине, с разговором. Лучше любить и не сказать, чем вечно говорить [9] Перевранная до бессмыслицы цитата из "In Memoriam" Теннисона (1850): "Лучше любить и потерять, чем не узнать любви".
, и Лайем хмыкнул.
Читать дальше