Вионор Меретуков - Восходящие потоки

Теперь о нравственности. Есть такая форма общественного сознания.

Когда я, пыхтя от натуги, перетаскивал чемоданы в машину, вопрос "брать или не брать" передо мной уже не стоял. Этот вопрос сам собой отпал, когда я откинул крышки чемоданов и увидел пачки стодолларовых купюр.

Думаю, что на моем месте так поступил бы каждый. За исключением тех, у кого в груди бьется сердце трусливого зайца, а не сердце игрока, авантюриста и мечтателя.

И еще, все дело в сумме. Если бы в чемоданах я нашел, к примеру, двести долларов, то вряд ли стал бы размениваться и усложнять жизнь себе и неким не знакомым мне личностям, которые сейчас тратили время, силы и средства, чтобы обнаружить меня и покарать.

Я бы все оставил как есть. Но когда моему ошеломленному взору открылись вышеупомянутые "сокровища пещеры Лехтвейса", я, естественно, не устоял. Да и кто устоит?..

Недаром один умный пройдоха некогда сказал, что купить можно кого угодно: и золотаря, и столичного мэра. Понятно, что цена колеблется. От сребреника до многомиллионной взятки, которую надо дать… ну, хотя бы для того, чтобы построить дворец о трех этажах рядом с общественным прудом на территории ВВЦ.

…Я делаю несколько глубоких вдохов, постепенно боль уходит, и неприятное чувство затухает.

Я вытягиваю шею и пытаюсь прочитать название книжки, которую Карл всюду таскает с собой. Я рассчитываю увидеть какое-нибудь сногсшибательное пляжное чтиво.

"Энциклопедия афоризмов", — читаю я, и меня передергивает. Читать такое на берегу Клопайнерзее?..

Мне опять становится плохо.

Господи, послало же мне провидение в приятели такого идиота!

Я мотаю головой, пытаясь привести мысли в порядок, встаю, беру книгу в руки и прочитываю название еще раз. Открываю книгу на странице, заложенной золотым галуном. Нахожу отчеркнутое ногтем предложение. Читаю: "Современные трубадуры пользуются не мандолинами, а автомобильными гудками. Стравинский".

Теперь я знал, что должен подарить Карлу на день рождения.

Игрушечную мандолину можно будет присмотреть в сувенирной лавке. Клаксонами были оснащены раритетные авто, на которых раскатывали местные шалопаи. При известной ловкости да под покровом ночи отвинтить их будет не

сложно…

**********

Не глядя, я опускаю руку в нагревшееся чрево пляжной сумки, роюсь в ней, нахожу толстую тетрадь и принимаюсь за чтение…

Эту драгоценную тетрадь, дневниковые записи отца, я обнаружил в старых бумагах, незадолго до отъезда, и решил взять с собой. Не тратить же невозвратные часы жизни на романы Кинга или Флеминга. Тем более что этих самых невозвратных часов, возможно, у меня впереди не так уж и много…

"В молодости я верил в свою счастливую судьбу — судьбу писателя. Я верил, что мне повезет. Я верил, что мне должно повезти. Боже, как я был наивен!

Я не знал, что везет тем, кто безоглядно верит в свой талант. Даже если таланта нет.

Я же не знал, есть у меня талант, или его у меня нет…

И потом, везет не тому, кто отсиживается в ожидании случая, а тому, кто хорошо научился работать локтями".

"Каждому полезно задуматься над тайной своего появления на свет. Если долго размышлять над этим, то может приоткрыться истина, которая неверующего моментально превратит в верующего человека. Мое появление на свет — это знак того, что Господь существует. И не о чем тут больше говорить…

Истина явлена каждому в самом начале, при рождении. Только мы проходим мимо этого, просто не замечая, что наше появление на свет имеет божественную природу".

"В коридоре крупного издательства я стал свидетелем такого разговора.

Некий молодой служащий, вероятно, редактор, не смущаясь присутствием посторонних, говорил автору:

— Ваш роман нас не устраивает.

У автора затряслись губы.

— Потрудитесь объяснить, — сказал он, с трудом сдерживая себя.

— У вас беден язык…

— То есть, как это — беден?!

— А так, беден, и все тут.

Было ясно, что редактор романа не читал, но надо же ему было что-то говорить…

Автор не сдается.

— А вы знаете, что словарный состав моих произведений 15 тысяч слов. Больше, чем у Лермонтова! Вдвое!

— Не знаю, не уверен. Да и гордиться тут нечем, — редактор брезгливо передернул плечами, — подумаешь, Лермонтов. Кто его сейчас читает?"

"…Я понял, что без помощи сильных мира сего мне не преодолеть редакционных барьеров. И тогда я обратился к своим старым друзьям, которых не видел много лет и которые за эти годы стали известными и влиятельными людьми.