Михаил Бутов - Свобода

— В шестнадцать лет все покуривают, — успокоил я. — Ерунда. А какой институт?

— Сам выбрал. Автодорожный. На «Аэропорте», прямо рядом с метро.

Я сказал:

— Замечательный выбор. Кто не мечтал проехаться на катке по горячему асфальту, у того не было детства.

— Не ерничай. Там конкурс небольшой; по его словам, достаточно сдать без двоек. И военную кафедру не отменили. Да господи, в какой угодно, лишь бы поступил. В армию разве можно сейчас? Куда их завтра пошлют, с кем воевать? Телевизор включать страшно…

— Так у него еще год в запасе. Провалится нынешним летом — пройдет следующим. Потом, институт — не единственный способ. Тем более теперь и после институтов гребут за милую душу…

— Но все-таки отсрочка… Бог даст, за это время как-то вокруг образуется. И уже офицером… О чем ты говоришь — не единственный? Не в психушку же ему ложиться!

— Ну, в психушку, да, — согласился я, — хорошего мало. Но можно, например, по сердечной линии или там по сосудистой — комиссуют по всяким статьям… Найти знающего врача, заплатить. И пусть пишет ему обращения, обследования, диагноз такой, чтобы трудно проверялся, — тогда и в госпиталь его вряд ли направят. Чем раньше начнете, тем вернее.

— И где я должна искать этого врача? — Тон у нее стал надменный, будто я предлагал что-то неприличное.

— Да у тебя полно подруг! Потормоши их. Человек через третьего знаком со всем миром.

— По-твоему, я способна просить о таких вещах?! Способна где-то под столом передавать деньги за подлог?! Как ты себе представляешь?.. Это ведь… унизительно! Будь у меня деньги, мы бы скорее наняли репетиторов. Институт — по крайней мере честный путь. А мухлевать я не собираюсь и ему не позволю.

— При чем тут честный — нечестный? Что, преступление, если человек не хочет, чтобы государственная машина безо всякой вины, силой, задарма отбирала у него два года жизни? Не желает подвергаться издевательствам. Отказывается убивать, отказывается быть убитым…

— Отказываться можно по-разному.

— Ах, по-разному! То есть открыто, смело, благородно — так? Но тебе ведь известно, чем это грозит. Так поступают, да. Верующие.

Допустим, кадровые военные, когда совесть не позволяет выполнять приказы, — одним словом, люди, сознательно отважившиеся на поступок. Я таких уважаю. Может быть, больше, чем кого-либо. А от восемнадцатилетних мальчишек, которые просто пытаются избегнуть бессмысленности и насилия, не слишком ли многого ты требуешь?

— Но страны без армии не бывает! Не заставляй меня повторять прописные истины. Значит, кто-то должен служить! А тебя послушать — и ясно, за что москвичей всюду ненавидят. У вас даже тени понятия нет о таких вещах, как гражданский долг, о том, что, в конце концов, просто первая обязанность мужчины — отстаивать, если нужно, интересы своей родины и своего народа.

Нет, вы во всем видите исключительно бессмыслицу и несправедливое принуждение. Увиливаете любыми правдами и неправдами. А деревенским парням — им деться некуда. Институты не для них, и болезнь фальшивую себе не состряпаешь — живут-то на виду. Вот они и идут, и терпят, как ты назвал, издевательства, и погибают, покуда вы тут прячетесь по больницам, а в сущности — за их спины…

— Мама! — взмолился я. — Ну что ты городишь?! Кто такие: мы, вы?

Ты хоть вспомни, что мы не вообще рассуждаем, а о твоем сыне! Ты же не хочешь, чтобы он там очутился! Стало быть, нутром чувствуешь обман? Догадываешься, что у слов, которыми тебя покупают, бессовестным образом подменили значение? Разве родина — это государство? Разве власть и народ — одно и то же? — если уж ты не можешь обойтись без подобных категорий. Прежде всего в том преступление и бесчестие, что власть, прикрываясь законом и разглагольствуя о государственных интересах, использует принудительную, дармовую, с уголовными порядками армию в собственных целях.

— Теперь, — сказала она, — все изменится. Нужно время.

— Да? Ну, не знаю. — Разговор меня злил, впереди просматривалась бесконечная цепь взаимных возражений, и я спешил его свернуть. — Тебе виднее. Я плохо разбираюсь, что нынче творится. Только я надеюсь, ты не будешь в случае чего ставить ему палки в колеса?

И на мораль, пожалуйста, не дави. Хочешь устанавливать правила — устанавливай их себе. А он пускай сам решает, кому обязан, кому не обязан…

Мы отчужденно замолчали. Телевизор транслировал арктические панорамы. Я подумал, что все равно хорошо сделал, приехав. Уже давно мы нуждались друг в друге ровно настолько, чтобы встречаться пару раз в году — один из них, как правило, в сентябре, в ее день рождения. Я знал, что сходиться чаще было бы тяжело нам обоим. Но и стоило мне прозевать очередной срок — она обижалась, переживала, что забуду ее совсем. Сегодняшний визит благополучно освобождал нас до осени.