Сергей Новиков - Не здесь и не сейчас

О своих страхах он рассказал ей от отчаяния, когда исчерпал все остальные доводы. До сих пор на вопрос, когда же она, наконец, переедет, Таня отвечала одинаково: «пока не знаю, когда буду готова, давай позже поговорим». Иногда Максима даже злила эта её замкнутость, герметичность, причин которой он не понимал и никак не мог у неё выведать. Лишь услышав о том, чего он боится, Таня немного раскрылась и объяснила, почему ей трудно решиться.

— Если я родителей спрошу, они мне просто не разрешат с кем-то жить. А если я тайком уйду, им будет очень обидно.

Услышав слова «с кем-то жить», Макс догадался, что смущает Таню больше всего.

— Так если проблема только в том, что им свадьба нужна, мы скоро поженимся, и всё, — легкомысленно пообещал он, и через несколько дней Таня назвала дату переезда.

Пообещать было куда легче, чем жениться: формально Максим всё ещё был женат. После распада СССР его жена очутилась в другом государстве. Если она откажется разводиться добровольно, это затянет процедуру минимум на год. Макс помнил о мстительности бывшей жены, но верил, что деньги сделают её покладистой, и она согласится быстро оформить развод через российский ЗАГС. «Вроде мама говорила, что она всё лето в нашем городе жила, у своей бабушки. Застать бы её сейчас там, чтоб не по телефону говорить, сразу и денег дать. Должна согласиться — с работой-то у них на Украине наверняка туго, и инфляция не меньше нашей», — рассуждал он, но жестоко просчитался.

— Тю-ю, а я и не знала, что тётки в бухгалтерии и пролетарии с завода теперь столько денег получают, что могут любимому дитятке моднявые одёжки покупать, — такой стилизацией под украинскую простушку приветствовала Макса бывшая жена, среагировав на куртку из нубука, джинсы «Райфл» и высокие ботинки «Кэмел».

Когда они познакомились, ему было 17, ей — 22. Она училась в политехе на престижном факультете, вокруг неё всегда вились богатые взрослые поклонники, поэтому во времена их совместной жизни самыми обидными для Макса были саркастические намёки жены на его слишком нежный возраст и финансовую несостоятельность. Услышав их снова, он привычно съёжился, но в следующее мгновение стряхнул этот кошмарный морок из прошлого и едва не выложил всё, что в подобных ситуациях мечтал сказать ей несколько лет назад. Успокоиться помогла очень вовремя мелькнувшая мысль: «Какой же я всё-таки был молодец, когда от неё сбежал».

— Это не родители, это я сам купил. Я теперь хорошо зарабатываю, и, кстати, как раз про деньги пришёл поговорить, — ответил он, стараясь держаться бесстрастно.

Однако возможность высказаться интересовала его бывшую жену куда больше денег. Макс и не заметил, как она вовлекла его в гнусную перепалку, в которой он быстро уступил более опытному противнику по всем статьям. Покидая поле битвы, Макс от души огрызнулся, похоронив так и не начавшиеся переговоры о разводе.

— Какая же ты сволочь, просто сволочь, да ещё и тупая до невозможности! Хотел ведь ей денег предложить за быстрый развод! Ты, дура самовлюблённая, на своих понтах дешёвых зацикленная, для начала хоть бы спросила, сколько я сейчас зарабатываю! Ты же любишь деньги, тебе нужны деньги, ты вон тут даже на какую-то долю в квартире моих родителей претендуешь непонятно с какого перепугу. А теперь ты, гадина, ни хрена не получишь.

— Это ты ни хрена не получишь, маменькин сынок, дитятко великовозрастное! Будешь этого развода до старости ждать, разведёшься, когда пигалицы твои, проститутки малолетние, ради которых ты сюда разводиться припёрся, тебя побросают все! Вали к своей мамочке сопли подолом вытирать! — как это всегда и бывало, последнее слово его бывшая жена оставила за собой.

Сначала Максим хотел рассказать Тане, что обещанная свадьба — дело очень нескорое, но не решился. Благодаря почти юношескому возрасту никто не подозревал в нём женатого, однако он жутко боялся рано или поздно нарваться на прямой вопрос о наличии штампа в паспорте. Поскольку умолчание для него немногим отличалось от откровенного обмана, он заранее чувствовал себя виноватым перед теми, в кого влюблялся. Вероятно, именно из-за этой неуверенности девушки, которых он боготворил, почти никогда не отвечали ему взаимностью. С Таней дело обстояло проще — он никогда не был в неё влюблён, не возносил, что называется, на пьедестал, и, соответственно, не боялся презрения, а ждал понимания. «В конце концов, я же не предлагаю быть одной из многих и встречаться раз в неделю. Я же хочу по-настоящему жить вместе. Это ведь важнее штампа. Вон сколько народу со штампом от жён гуляет, а то и вообще их ненавидит. Когда она переедет, я с ней честно поговорю, скажу, что со свадьбой придётся немного подождать», — думал он.