Мари Акасака - Вибратор

Погрузка закончилась. Довольно долго мы ехали, потом — ближе к вечеру — остановились помыться. Почти на всех заправочных станциях, которые называются «Особые станции Усами», непременно есть бани. «Усами» — компания, сделавшая себе имя на обслуживании дальнобойщиков. По всей стране у нее есть заправки, рассчитанные специально на грузовики, и при каждой непременно баня. Для обычной машины нужно не больше десяти — тринадцати галлонов бензина; чтобы наполнить два бака четырехтонного трейлера, требуется галлонов пятьдесят — пятьдесят пять, так что в итоге обе стороны — в выигрыше. Мы заправились на станции «Усами» на Семнадцатом маршруте, а потом пошли в баню. Это была чистая, удобная баня, и вода там при помощи специального нагревателя круглые сутки оставалась горячей.

Во время нашего второго путешествия в Ниигата я уже вовсю наслаждалась пейзажем. Внезапно из приемника донесся голос:

Осторожнее! Там впереди сковородку поставили!

Очень мило было со стороны говорившего нас предупредить. «Сковородками» называют весовые. Потому называют, что именно так выглядят платформы, на которых взвешивают грузовики, — длинные металлические сковородки. Судя по всему, с парнем, который нас предостерег, Окабе говорил впервые. Благодаря его доброте Окабе, который в своем четырехтонном грузовике вез одиннадцать тон груза, удалось вовремя свернуть и избежать проверки. Информацию такого рода на сленге дальнобойщиков называют «сплетнями», и подобные «сплетни» передаются по рации с использованием особых кодов. Люди, передающие «сплетни», пользуются особыми привилегиями — свободные волны для них предоставляются даже в самых забитых районах. «Сантиметр» означает «скорость», «полночные всадники» — это полицейские на мотоциклах, «панды» — патрульные машины. Слышишь такое жаргонное словечко — и сразу же понимаешь, от чего оно произошло. Не думаю, что смысл этих обозначений — сделать сообщение непонятным для посторонних. Скорее в них просто заложена очень важная информация — надо говорить как можно быстрее, не задумываясь о выборе подходящих слов. Вот и пришлось создать особый жаргон…

— Сама поговорить хочешь? — спрашивает Окабе, получив «сплетню» и поблагодарив передавшего ее парня за сообщение. Протягивает мне микрофон.

Понял, наверное, что теперь, когда стемнело и наступила ночь, мне потихоньку становится скучно.

— Ага. Неплохо бы.

Кабина наполнена запахом шампуня, которым мы мыли голову в бане.

— Хочешь, можешь сделать вид, что ты — это я!

— В каком смысле? Как я это сделаю?

— Когда говоришь через эту штуку, никто не разберет, кто ты есть.

Он сует мне какой-то черный предмет, по форме и размеру очень напоминающий микрофон.

— Что это?

— Исказитель голоса. Сам-то я эту фигню не больно обожаю, просто один человек попользоваться дал, а вернуть ему все никак случая не было.

— А не страшно это — говорить с кем-то и даже не знать, с кем именно?

— Ничего, по нику догадаются. Просто подумают, я подурачиться решил. Ты не волнуйся, у нас народ все время так развлекается.

— Я забыла, какой у тебя ник?

— Шторм.

Голоса возвращаются.

Он снова протягивает мне микрофон.

Привет, это Шторм.

Я нажимаю на микрофоне кнопку передачи. Когда говорила — держала между своим ртом и микрофоном исказитель голоса. Там имелась кнопка, позволяющая устанавливать настройки, но я и представить себе не могла, насколько эффект искажения звука изменит мой голос. «Привет, это Шторм». Звук доносится откуда-то со стороны. Я обнаруживаю — мой голос обратился в совершенно чужой, высокий, тонкий, металлический.

Меня больше не существует.

Голос меняется. Наверно, мне следовало бы быть внутренне готовой к этой перемене, ведь я преотлично понимала, что должно произойти, и все равно от результата стало очень не по себе. По коже стремительно побежали мурашки. Пытаюсь подавить внезапно подступившую к горлу рвоту — и чувствую, как позыв подкатывает снова. Слышу щелчок, с которым становится на место что-то у меня в голове, — так снова начинает работать разладившийся механизм зубчатой передачи. Голоса возвращаются. Они могут сказать что угодно. В точности как в тот раз, когда я впервые услышала голос, который не могла контролировать. Слова — мои собственные, но голоса, который их произносит, я не узнаю.

Привет-привет, как дела?

С удивлением замечаю, что — сама не знаю почему — говорю сюсюкающим детским голоском. Сжимаю микрофон в потных ладонях, с силой надавливаю на кнопку. Не сразу понимаю, как дрожат у меня руки. Потом неожиданно осознаю, что делаю, и торопливо убираю большой палец с кнопки, на которую жала. Воровато кошусь на Окабе — он спокоен, смотрит вперед. Пауза — а потом с другого конца линии доносится чей-то ответ. Такое ощущение, словно все звуки мира сейчас собрались в одном-единственном маленьком громкоговорителе. В общем шуме невозможно выделить конкретный голос. Кому же мне теперь отвечать, недоумеваю, вслушиваясь в звуки с таким напряжением, что кажется, вот-вот лопнут кровеносные сосуды в мозгу. Целый мир сжался, съежился, превратился в какофонию странных звуков.