Лия Киргетова - L

— Расскажите мне, пожалуйста, как пройти к этим чудесным людям, — прошу я официантку, решительно поднимаясь из мягкого кресла. Все-таки, мне нужно знать происхождение этих чудес света, а вдруг это — гвардейцы кардинала, и нет того Атоса, который в нужный момент одним выстрелом выбьет у меня из руки отравленное угощение.

— Пойдемте, я вас провожу, — любезно предлагает она, но не успеваем мы пройти и половину намеченного маршрута, как…

— Я это, я. Ты, как я вижу, до сих пор не пьешь? Я наблюдаю за тобой уже больше часа, извини. Спасибо, Ника (обращаясь к официантке, моментально исчезнувшей с лестницы, ведущей на второй этаж, испарившейся, как платочек в рукаве фокусника). На тебя интересно смотреть, можно читать практически каждую мысль. Так скучно? Ты похожа на Рэба, Рэба Климрода из «Зеленого короля», помнишь? Как будто ты только что из своих джунглей вышла, часа три назад, построила империю своей мечты и сидишь в сандалиях, гений-миллиардер в толпе инакомыслящих, средь шумного бала, случайно… У тебя очень серьезный взгляд, слишком, для подобного заведения. Когда ты опустила в ведерко вторую руку… Нет, только ты так можешь. И киваешь при этом с таким внимательным, моментально вникающим, видом, как будто тебе действительно интересно, о чем они говорят. Кто это, кстати? А твоя личная жизнь где? Очевидно, что ее здесь нет, да? Нет?

— Нет.

— Ладно, пойдем отсюда. Нужно тебя спасать.

— А ананас? Я его хочу.

Она хохочет, запрокидывая голову, настолько заразительно, что я тоже начинаю улыбаться.

— Да. Ты… — неопределенный жест рукой. — Пойдем.

Она берет меня за руку, оборачивается к кому-то, машет прощальным жестом, кричит: «Нет, я уже совсем ушла, пока!» Я иду за нею достаточно близко, на узкой лестнице, идущей вниз витками, вокруг много людей, от неоновых вспышек, быстро освещающих лица, создается странное впечатление — серии сменяющих друг друга кадров, застывших кадров… Вспышка — темнота, синие лица, темнота, красные лица, белые, темнота, лица — полосками, снова красные… Она оборачивается, и кадры ее лица вызывают у меня внезапное чувство сопротивления. Как будто все до ее появления было мультфильмом. А она — реальный персонаж. Реальный? Я неосознанно сжимаю ее руку, мы останавливаемся на последних ступеньках, и она поднимается выше, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Сюрреалистично, правда?

Киваю, чувствуя, как на меня волной, почему-то, обреченности накатывает острое и тяжелое одновременно, физическое ощущение усталости. Или расслабления. Как первая рюмка крепкого напитка, разлившаяся по телу.

— Нам направо, — тихо говорит она мне в ухо. Дверь мягко хлопает за моей спиной, и ночь оглушает меня свежим последождевым воздухом и торжествующей тишиной.

— Свобода, — констатирует Кира. — Мы на свободе. Чуешь?

— Да? — не спрашиваю я вслух, но, тем не менее, киваю.

С давних пор донимала меня одна мысль-чувство. Казалось, что, если когда-то давно я жила полной, воспринимающей, тотально поглощающей меня жизнью, то потом все изменилось, все стало как сквозь стеклянную стену, сквозь пленку. И все чувства стали другими, и что бы ни происходило, все немного по барабану, как будто пришла тотальная эмоциональная тупость.

Мне все время хотелось вырваться наружу, чтобы почувствовать себя живой. Иногда — редкими секундами — что-то прорывалось вовнутрь и реально сильно переживалось, но это были секунды.

Есть такое понимание, которое иногда переживается и становится опытом, от которого нельзя отмахнуться: всегда есть точка «вне». Раз за разом, переживая потрясения, радости, горе, любовь, тоску, обиду, ужас — если хотя бы раз перепрыгиваешь из точки «внутри» в точку «вне» — это становится частью души. То есть, так: вот случилось горе, трагедия, ты внутри его, внутри себя — в ситуации, все рухнуло, отчаяние, паника, обида, грусть…. ну что угодно… и вдруг тихий голос: «ты можешь быть просто свидетелем, одна секунда — и ты вне». В том самом моменте, где все преходяще, все относительно, все — мой личный выбор, все — не я, уж если на то пошло…

И это место «вне» становится сначала внятным, потом огромным, потом — домом, родиной, малой землей, в которую всегда один шаг. «Вне» всегда рядом. И ничего не может быть ни прежним, по-детски поглощающим, ни столь же значимым, как раньше. И надо смириться с тем, что теперь ничего не будет настолько внутри.

Не думаю, что «вне» — это защита, что это уход, способ психологического совладания или бегство в виртуальную реальность. Я знаю, что «вне» не делает меня безразличной или жестокой. Но оно определяет свободу. Всегдашнюю свободу.