— Скажи, я тебе совсем безразлична? — вид переодетой в клетчатую пижамку с зайчиками и сердечками (Трогательно! Трогательно!) Машеньки выражает готовность к затяжной истерике.
— Нет, дорогая. Почему ты так решила? — Да, я — сволочь, циничная эгоистка, но мне, попросту, скучно, мы с этой девочкой знакомы две недели, я просто курю на ее кухне, потому что она очень просила меня остаться на выходные в ее уютненькой съемной квартире, состоящей из зайчиков, разбросанных лифчиков и карандашных зарисовок сложного внутреннего мира. «Мне так страшно ночевать одной. Останься, пожалуйста. Я — хи-хи — не буду к тебе приставать».
— Ты можешь хотя бы из уважения ко мне оторваться от ноутбука?
— Разумеется, моя радость. Тебе очень идет эта пижамка. Я просто жду, когда ты устанешь что-то изображать и сможешь спокойно общаться. — Боже мой, а ведь, наверное, остальные искренне втягивались в этот бред, — думаю я. — И ведь успокаивали ее. И…
Я выключаю компьютер, потому что мне пора уходить. Я чувствую отвращение и к Машеньке, и к себе самой, ведь меня в этот дурной спектакль насильственно не вводили, моя реплика: «Кушать подано» была произнесена в первой сцене, а суфлер больше ничего не подсказывает, значит я, по глупости своей природной, путаю остальную труппу своим невразумительным и бессмысленным присутствием.
— Я хочу с тобой серьезно поговорить, — эта фраза висит у Машенек на кончике языка, но выплевывается только после того, как все невербальные способы манипуляции себя исчерпывают. Я поднимаю глаза и упираюсь тяжелым взглядом в Машенькино ухо. Провожу мысленно прямую линию через глаза к другому уху, черчу треугольник к подбородку и обратно вверх. Больше всего я ненавижу себя в этот момент.
Если Машеньки — патологические дуры, то почему я к своему серьезному возрасту не научилась вычислять таковых из толпы? Почему я вместо того, чтобы исчезнуть тихо на второй день знакомства, зависла в ее жизни на некоторое время? Если бы Машенька влюбилась в меня, мне было бы еще и стыдно. Но нет, она просто хочет, чтобы о ней заботился такой человек, как я. И все, что ей нужно — это получить свою порцию изюма. Она не понимает, почему я не реагирую.
— Говори. Хм. Давай поговорим.
— Я вижу, что ты меня не любишь, — за этой фразой-провокацией скрывается, прежде всего, желание быть разубежденной.
— Да, я тебя не люблю, — мне нравится смотреть на ее лицо. Неужели она не думала о таком варианте ответа? О какой любви говорят Машеньки? С первого взгляда, наверное?
— Тогда почему ты здесь?
— Знаешь, я, действительно, собираюсь идти, — мне неизбывно, до изжоги, до комариного писка вместо мыслей, тоскливо.
Мы провели вместе восемь вечеров из тринадцати дней знакомства. Я знаю о ней все. Обо всех ее бывших девушках и случайных сексах, коих — к моему тотальному изумлению — насчиталось что-то около ста пятидесяти. Я знаю все о ее здоровье, о ее работе, об окружающих Машеньку сволочах. Она не знает обо мне ничего. Машенек не интересуют истории других людей, им важно только отношение к ним самим.
На мои вопросы, провоцирующие собеседника на попытки смены контекста восприятия своей картины мира, Машуля отвечает двумя фразами: «А почему я должна меняться?» и «Все так живут, не только я». Мне сложно что-то возразить, да и попросту лень. Мне безразлична судьба человека, который «хочет, чтобы о нем позаботился кто-то сильный». И я с ужасом понимаю, что это желание перерастают единицы из сотен тысяч. Мои шансы на личное счастье крайне невелики.
Учусь у Машеньки простым антиистинам, только для того, чтобы знать противника в лицо. Ведь часть такой Машеньки сидит и во мне, как бы мне не хотелось отвернуться от отражающего меня зеркала. Я сама себе невыносимо противна. Машенька, тем временем, выпадает из состояния крайней задумчивости сразу в пучину ярости. Справедливого гнева.
— Тогда зачем ты со мной встречалась все это время? Зачем ты спала со мной?
— Ты мне понравилась, — кротко отвечаю я. — Ты очень привлекательная девушка. Просто, у нас с тобой не может быть совместного будущего. На то, чтобы это понять, было нужно несколько дней. Тебе нужен человек для серьезных отношений, а я пока не готова к этому, извини.
В глазках Машеньки возгорелось пламя страстного возмущения, уши покраснели до самого яркого пунца. Машенька пятнела и надувалась.
— Тогда уходи прямо сейчас!
— Хорошо, — я поднимаюсь с кресла, упаковываю ноутбук в чехол, и направляюсь в прихожую. Маше мало.
Читать дальше